Соседка Маруся махнула рукой и пошла на кухню. Николай Петрович стал принимать пальто у Лизиных подруг, потом по очереди все долго мыли руки. Наконец прошли в комнату.
Он огляделся – обстановка была более чем скромной: старая тахта под вытертым покрывалом, комод, письменный стол, старенький ламповый телевизор. На стенах и комоде фотографии – дочь, сын, внуки. Его, между прочим, внуки и его сын.
Он стоял и разглядывал снимки. Сзади подошла одна из Лизиных подруг.
– Чудные дети, – сказала она. – И Саша, и Леночка. А как Леночка смотрела за матерью! Такое сейчас нечасто встретишь. – И старуха почему-то глубоко и тяжело вздохнула.
Наконец все уселись за стол. Маруся внесла стопку блинов. Все оживились и начали раскладывать еду по тарелкам. Он встал и поднял рюмку. За столом стало тихо.
– Не знаю, имею ли я право, – сказал он и замолчал. – Не уверен, что имею право сказать первым, – повторил он. – Не уверен, но скажу.
Все выжидательно смотрели на него.
– Жизнь так распорядилась, и в этом вряд ли есть виноватые. Но сложилось именно так, а не иначе. Лиза была прекрасным человеком. Я в этом совершенно убежден. Жила она несладко, но была человеком гордым и значительным. А таким всегда живется непросто. – Он замолчал и проглотил комок в горле. – Я прошу у нее прощения. А мне есть за что перед ней повиниться. Но сегодня вместе со скорбью я испытываю огромное, непомерное человеческое счастье. Счастье, которое я не могу еще осознать в полную силу. – Он замолчал и понял, что больше говорить не может. Охрипшим, срывающимся голосом добавил: – Светлая память! – Опрокинул рюмку и сел за стол.
Все молча выпили. Потом заговорили Лизины подруги – по очереди и наперебой. Вспоминали что-то забавное, смеялись и снова плакали.
Николай Петрович внимательно слушал их рассказы и думал о том, как, в сущности, мало эта женщина значила в его жизни и как она изменила его судьбу. Из рассказов Лизиных подруг он узнавал, каким легким и необременительным человеком она была в жизни. Каким верным и преданным другом. Как легко и с удовольствием помогала всем – и родне, и подругам. Он понимал, что об ушедших – только хорошее, но был уверен, что все это чистая правда.
Потом вышел в коридор и позвонил жене. Сказал, что у него все в порядке и просил не волноваться. Обещал, что скоро будет. Жена попросила, чтобы он по дороге купил свежего хлеба.
Он зашел в комнату и вызвал Лену в коридор. В коридоре объяснил ей, что ему надо собираться. Она кивала, да, да, конечно. Он надел пальто, и они с Леной крепко обнялись. На пороге, смущаясь, попросил у нее фотографии сына и внуков. Она всплеснула руками:
– О господи, как я могла забыть!
Она вынесла несколько снимков, и он положил их во внутренний карман пальто.
– Ну, теперь я думаю, что мы не потеряемся! – слабо улыбнулась Лена. – Как странно, для этого было нужно всего лишь, чтобы мама умерла.
Он прижал ее к себе на секунду – и шагнул к лифту.
На улице он поймал такси. Он очень торопился домой. Думал о том, какой нелегкий разговор ему предстоит с женой, но ни на секунду не сомневался, что Алла поймет все правильно. По-другому и не могло быть. Сколько вместе прожито и пережито! Какая за плечами долгая и непростая жизнь. И она, конечно же, сможет его понять и простить. И разделить с ним эту огромную радость и непомерное счастье.
Он достал из кармана фотографии, долго рассматривал их, пытаясь найти в незнакомых людях, сыне и внуках, знакомые черты, и ему казалось, что он их находил. Он думал о том, что в далеком северном городе живут родные ему люди, и почему-то стало тревожно и беспокойно и закололо сердце. Впрочем, родителям свойственно беспокоиться о детях, решил он.
Он вздохнул, улыбнулся и посмотрел в окно. «Скоро кончится эта бесконечная зима, – подумал он. – Совсем скоро. Уже, слава богу, последняя неделя марта».
Машина подъехала к дому, и он расплатился с шофером. Легко и быстро вбежал по ступенькам и нажал кнопку лифта. И только тогда вспомнил, что забыл купить хлеба.
Закон природы
Милочка Фролова, балерина в отставке, еще сохранившая стать и четкость спины, торопилась на деловую встречу. Ее крупно подвели Генсы, многолетние дачники, сообщив в мае, накануне дачного сезона, что снимать они в этом году не будут, так как всей своей большой семьей поднимаются и едут в Германию – насовсем. Милочка страшно расстроилась, не спала две ночи и много плакала. Во-первых, было жалко себя – любые новые хлопоты обычно вводили ее в транс, во-вторых, Генсы стали уже родными людьми: ключей на зиму она у них не забирала и дачную жизнь не контролировала – знала, что там и так все в порядке. Огородов они не разводили, жили весело с шашлыками и гитарами, обожали гостей и радостно привечали невредную хозяйку, оставив за ней лучшую из комнат в большом старом доме. Если бы Милочкин муж умирал в сознании, он был бы почти спокоен за свою хрупкую и нервную жену: осталась прекрасная старая дача в Валентиновке, полгектара земли и приличная трехкомнатная квартира на Остоженке. Богатство по нынешним временам. Но муж, когда-то крупный чиновник от Министерства обороны, здоровяк и крепыш, умер внезапно, от разрыва брюшной аорты, так и не поняв, что произошло. Без него, своего вечного поводыря, Милочка совсем растерялась, год убивалась, не знала, как жить дальше без опеки, заботы и денег, пока наконец умные люди не посоветовали ей сдать дачу. Тут судьба и выбросила ей семейство Генсов. Заезжали Генсы рано, в конце апреля. Сначала вывозили двух старух – бабушку и ее бездетную сестру, а с мая уже приезжало все огромное семейство: трое детей, все женатые, с маленькими и уже подросшими внучками с кавалерами, периодически появлялись двоюродные и троюродные сестры и братья – словом, дом оживал и гудел, как улей. Теперь надо было срочно искать новых дачников, конечно, своих, по знакомству, – ведь это были единственные Милочкины деньги на всю долгую зиму. Кто говорит о крошечной пенсии бывшей балерины кордебалета?
Посодействовала соседка Софа: у ее дальней родственницы была уже сильно беременная дочь, которую оставлять в пыльной и жаркой Москве на лето было бы преступлением. С новыми предполагаемыми дачниками Милочка встречалась у метро «Университет». Серебристая иномарка новых дачников уже стояла у обочины, и Милочка, припарковавшись, подошла к машине. Навстречу вышел молодой мужчина среднего роста и представился: «Анатолий». В машине сидела молодая женщина, печальная и опухшая, с коричневыми пятнами на лице и внушительным животом.
Двинулись на двух машинах – Милочка впереди на своем видавшем виды «жигуленке». Въехали в поселок. Милочка открыла окно и стала вдыхать свежий после дождя дачный воздух. Долго осматривали дачу, ходили по участку вместе с Анатолием, а его тихая жена сидела на стуле, вынесенном в сад. Потом говорили о цене, торговались и наконец сошлись. Милочка отдала им ключи и попросила завтра завезти ей аванс. Дело было сделано. Нормальные люди, приличные, по рекомендации, радовалась Милочка. Все, слава богу, образовалось. А сколько нервов! Приехав домой, она выпила чаю с крекерами и уснула под пледом на диване – устала.
