– О чем говорить? По-моему, и так все понятно.
– Что понятно? – глупо настаивал он.
– Все, – ответила она.
– Это конец? – спросил он хрипловатым голосом.
Она усмехнулась:
– Ну ты же умный человек, – и добавила: – Только не надо ничего выяснять, умоляю.
Она ушла на кухню.
Он медленно собирал вещи – мелко дрожали руки. Потом заглянул на кухню.
– Я пошел, – сказал он.
– Ну, пока, – откликнулась Маша.
До дверей она его не проводила. Он положил ключи на столик в прихожей и громко хлопнул дверью. «Вот и все, – крутилось в голове. – Вот и все».
Когда он приехал домой, родителей не было. «Только бы обошлось без вопросов», – думал он, развешивая в шкафу свои вещи. Он включил музыку, любимых битлов, и почему-то почувствовал облегчение. «Вот как оно, оказывается, бывает, – удивляясь, думал он. – А я ведь рад, что снова дома». Как он ошибался!
Вечером пришли с работы родители, все поняли тотчас, переглянулись и, не задавая ни единого вопроса, позвали его ужинать. Говорили о чем-то отвлеченно, и он в который раз ощутил их такт. А утром навалилась тяжелая, беспросветная тоска. И обида, и боль. В институт он не пошел – валялся, читал, проваливался в неглубокий тревожный сон. А вечером поехал к приятелю и напился.
С каждым днем он тосковал по ней сильнее и сильнее. Однажды набрал Машин номер – телефон не ответил. В другой раз подкараулил ее у института – только бы увидеть! Увидел. Она шла, оживленно с кем-то беседуя, свежая, прекрасная, в замечательном настроении. «Как с гуся вода», – в который раз подумал он. В июне, кое-как сдав сессию, уехал с приятелем к родне в Одессу и там закрутил романец с девочкой из Питера – пухленькой, беленькой, тихой и пугливой. В августе пошел работать к отцу в институт курьером. Впереди был последний курс института, а дальше – взрослая жизнь. Свою тоску и обиду он выжигал каленым железом. «Не думать, не думать, не вспоминать, вся жизнь впереди, сколько всего еще будет, и этих самых «любовей» в том числе», – твердил он себе и даже почти в это верил. Но иногда охватывала такая тоска, что хотелось ночью бежать на Лесную, только бы она открыла дверь, и увидеть, только увидеть и прижать к своему лицу ее тонкую, узкую и прохладную руку! Однажды он не выдержал и поехал туда, спрятался в тени еще не до конца облетевших кленов и увидел ее – она шла с высоким худющим парнем в узких джинсах, с длинными белыми волосами, перетянутыми на лбу узкой ленточкой. Держась за руки, они вошли в подъезд. «Вот теперь уже все, теперь точно все», – твердил он себе и рванул прочь почти бегом, не разбирая дороги.
А под Новый год приехала та самая беленькая девочка из Питера – и позвонила ему. Он был рад любому событию, которое могло закрутить, отвлечь, удалить, отвратить его от горьких дум и страданий. Девочка, милая и непритязательная, слушала его, широко открыв глаза, была молчалива и смешлива. Зачем-то он притащил ее домой на ужин. Она пришла с цветами и тортом, и это почему-то тронуло его. Потом она помогала матери убирать со стола и записывала рецепт материнских пирожков и салатов. Вечером он провожал ее до дома тетки, приютившей ее, и неожиданно для себя предложил выйти за него замуж. Она долго молчала, оторопев, а потом почему-то заплакала. И это опять его тронуло, он крепко прижал ее к себе.
Приехав домой, он зашел в родительскую спальню и, скоморошничая, объявил родителям о своем решении жениться. Мать встала с кровати, накинула халат.
– Что за бредни! – жестко сказала она.
– О чем ты? – продолжал он паясничать. – Ну разве она не жена? И хозяйственная, и услужливая, и внимательная!
– Да, – согласилась мать. – Девочка хорошая, только есть одно небольшое «но» – жениться все-таки стоит по любви.
– А как же составляющие семейной жизни? – не унимался он. – Те, про которые ты говорила?
– Говорила, – согласилась мать. – Только и любовь еще никто не отменял. Да и потом, подло рушить чужую жизнь кому-то назло. Вот и подумай. – Мать вышла из комнаты и плотно прикрыла дверь.
– Уже подумал! – крикнул он ей вслед.
В апреле он поехал в Питер и познакомился с будущими родственниками – обычная, вполне приличная питерская семья. Родители – инженеры, две комнаты в коммуналке на Васильевском. Решили, что жить будут в Москве – его невеста была согласна на переезд, решила перевестись на заочное. Училась она в пединституте. Свадьбу сыграли в мае в Москве. Обычная свадьба в кафе – родня, приятели, салат оливье. Глядя на свою невесту в белом громоздком платье, с тряпичной розочкой в волосах, он почему-то подумал, что Маша пошла бы под венец в джинсах и маечке на узких бретельках, позвякивая серебряными браслетами на узких запястьях. Если бы вообще пошла под этот самый «венец» в районном загсе. Его жена перевезла свои вещи, и ему было странно видеть, как она рассаживает в его комнате свои плюшевые игрушки и развешивает в его шкафу свои платья. Она и вправду оказалась хорошей девочкой – по субботам убирала квартиру, пекла торты, гладила его рубашки. Была корректна и сердечна с его родителями. Они ее даже полюбили. Только мать ему однажды сказала:
– Жалко мне вас – и тебя, и ее.
Жалел ли он о содеянном? Да нет, он вообще жил тогда как-то странно, ничего толком не осознавая, просто надо было, очень надо, чтобы меньше болела душа. Помогало? Он убеждал себя, что да. Бывают моменты в нашей жизни, когда мы даже себе ни за что не признаемся, не скажем правду. Это был как раз тот самый случай. А через полтора года у него родилась дочка, он назвал ее Маша. Мать только покачала головой, а отец его поддержал – хорошее имя. Рождение девочки немного отогрело его душу, он ее полюбил, но как-то спокойно, сдержанно. А отношения с женой совсем стерлись, сошли на окончательное и твердое «нет». Теперь она была занята по горло с дочкой. Да что там она – весь дом, включая родителей, построила эта малышка с кукольным личиком. А он жил своей жизнью – работа, друзья, преферанс по субботам, рыбалка. Жена ни в чем его не упрекала, он даже злился – хоть бы слово поперек сказала. А она все молчком – обед готов, все постирано, поглажено, убрано до блеска. Не жена – эталон жены. А на душе тоска – хоть волком вой. Но о чем сейчас жалеть, когда в деревянной кроватке в розовых ползунках спит его дочка.
Спустя какое-то время у него образовался на работе роман. Даже скорее не роман, а просто связь. Да-да, именно связь. С молодой и красивой разведенной женщиной. Теперь по вечерам он частенько пропадал у нее. На лето сняли дачу для дочки в Шараповой Охоте. Приезжал он туда редко – раз-два в месяц. А родители ездили каждые выходные. Когда приезжал, видел, что жена похудела, подурнела, ничего не осталось от той беленькой девочки, румяной пышки. Они почти ни о чем не разговаривали – так, общие хозяйственные вопросы. В отпуск он уехал на байдарках в Карелию. А когда вернулся, жены уже в квартире не было – собрав дочку и вещи, она уехала в Питер к родителям. Вдогонку он не бросился, а спустя пару дней ей позвонил. Она сухо сказала, что пришлет документы на развод, с дочкой он может видеться – никаких препятствий. Теперь о дочке он все узнавал от матери – та поддерживала с бывшей невесткой постоянную связь. Жена присылала фотографии девочки – он рассматривал их уже почти равнодушно, отстраненно как-то. С любовницей он уже к тому времени расстался – та начала исподволь на него давить, ей очень хотелось замуж. И началась круговерть – один роман плавно перетекал в другой, одна история заканчивалась, и начиналась другая, новая. Он ушел от родителей и снял себе квартиру. Начал зарабатывать, появились машина, деньги и как следствие – возможности.
