По выходным они ездили к его родителям – милейшим, ненавязчивым людям. И она решила, что будет считать так – ей повезло. Крупно повезло. Вскочила, что называется, в последний вагон. Он ее, конечно, ценил и даже испытывал благодарность. Теперь он был почти спокоен, и ему стало везти в делах. Его друг, хозяин той самой фирмы, где он служил, решил совсем отойти от дел – денег ему вполне хватало. К тому же у его жены был успешный и грамотно выстроенный бизнес да еще в придачу пара квартир в центре, удачно купленных в нужное время и сданных в аренду. Словом, «париться» ему было ни к чему. И друг продал ему свою долю – выгодно, в рассрочку. Теперь у него была своя фирма – успешная и раскрученная. В общем, казалось бы, все было расставлено по своим местам. Работа, дом, семья, собака.
Из офиса он выехал в начале девятого. По дороге заехал в «Перекресток». Сначала взял все по списку, а потом слегка добавил самодеятельности – «Хеннесси» для отца, творожный тортик для матери, еще ананас, киви и маленький бразильский арбуз. Мать обожала арбузы. Из машины он позвонил Красной Шапочке. Как всегда, стандартно:
– Как дела? Что пес? Если сможешь, выйди с ним, я буду поздно, старики приболели.
Она забеспокоилась:
– Может быть, нужна помощь? Хочешь, я тоже приеду, что-нибудь приготовлю, а?
Он отказался, но подумал: «Хорошая» – и почему-то тяжело вздохнул.
Шаркая, отец открыл дверь. Неловко чмокнулись. Отец заохал и заойкал, увидев количество пакетов в руках сына. Он разделся, вымыл руки и, пока отец разбирал покупки, зашел к матери в спальню. Мать лежала на высоких подушках, и на ее лице была гримаса боли. Увидев сына, она приподнялась и заулыбалась. Он сел на край кровати, взял ее руку.
– Ну, как ты? – дрогнувшим голосом спросил он.
– Ну-у, – протянула мать. – Ты же в курсе. Но в целом все могло быть и хуже. Да что говорить, болячки в нашем возрасте не могут уменьшаться. Они могут только прибавляться. Это закон природы, и с этим не поспоришь. Главное, чтобы боли чуть-чуть ушли и я смогла бы ходить. Хотя бы понемножку. Отца вот совсем замучила, а у него тоже нога не ах. Обычные стариковские дела. – Она грустно улыбнулась и тут же оживилась: – Ну, как у тебя, что у тебя? Это, ей-богу, интереснее.
Он что-то начал ей рассказывать – какие-то обрывки, фрагменты: про бизнес, про новую машину, про собаку.
– А как твоя Красная Шапочка, Серый Волк?
Он задумался и пожал плечами.
Мать внимательно посмотрела на него и опять тяжело вздохнула.
– Она неплохая девочка, – сказал он.
Мать покивала.
– Неплохая. Ну это еще не все для того, чтобы быть счастливым. Господи, что я тебе говорю! – ужаснулась она.
– Ну, матушка, – попробовал отшутиться он, – вас, право, не поймешь! То любовь у вас не главное, а есть еще куча составляющих семейной жизни, как было заявлено ранее. Теперь, когда есть все эти со-став-ля-ю-щие, – произнес он по слогам, – вы опять грустите. Что с вами, мадам? Вы уж определитесь.
– Маразм, думаю, – в тон ему ответила мать, а потом посмотрела на него и серьезно сказала: – А вообще-то я определилась.
– В тебе-то я не сомневаюсь, – глубоко вздохнув, усмехнулся он.
В проеме спальни возник отец и огорченно и взволнованно проговорил:
– Нет, ну у тебя в руках совершенно нет меры. Такие яства и в таком количестве!
Сын махнул рукой:
– Оставь, это все такие мелочи.
– Слушай, – твердо сказала мать, – ты лучше не возмущайся, а покорми ребенка. Ребенок-то после работы. А ты все пакетами шуршишь.
Отец расстроился еще больше и, прихрамывая, припустился на кухню, приговаривая вслух:
– И правда, старый болван, совсем старый болван.
Мать рассмеялась и погладила сына по руке:
– Иди поешь. У нас фасолевый суп и котлеты.
Он наклонился, поцеловал ее в щеку и пошел на кухню.
– Руки помой! – крикнула мать ему вслед.
На кухне отец ставил на стол тарелку с супом, от которой тянулся густой горячий пар. Он заметил, что у отца мелко дрожат руки. Потом отец резал хлеб, грел котлеты и перекидывался с сыном фразами – обычный словесный пинг-понг, как всегда, с юмором.
Он жадно ел, вспомнив, что за день выпил только две чашки черного кофе. Потом отец, извиняясь, сказал:
– Я пойду к матери, посижу, а? Не возражаешь?
Сын, конечно же, не возражал.
Он с удовольствием съел суп, две котлеты и, вздохнув, бросив взгляд на свой уже вполне образовавшийся животик, положил себе в тарелку жареной картошки. Поев, он с удовольствием выкурил сигарету, глядя в окно на темную улицу, потом поднялся, вымыл посуду и пошел по длинному коридору к родительской спальне. Дверь в нее была прикрыта. Он невольно притормозил, словно что-то почувствовав, и замер у двери, почему-то не решаясь ее открыть.
– Даже не думай, – услышал он.
Отец говорил тихо, но твердо, словно одновременно прося и требуя.
– Ты просто не имеешь права ни о чем плохом думать. Вспомни, что было в жизни. И мы все преодолели, через все прошли. Ты же знаешь, почему. Только потому, что мы всегда были вместе. И сейчас все осилим. Ну ты же мне всегда верила! Даже когда я тебя сильно разочаровывал. А что сейчас изменилось? Ты мне перестала верить? – настаивал отец.
Мать, всхлипывая, что-то тихо отвечала ему, но сын не расслышал.
– И вообще, – продолжал спокойно и уверенно отец. – Все будет хорошо. По-другому и быть не может.
Он на минуту замолчал, а потом сын услышал:
– Ты вся моя жизнь, слышишь?! Вся моя жизнь. Без тебя нет ничего и не может быть. Без тебя просто нет меня. Без тебя и нет, собственно, самой жизни.
Отец еще что-то говорил, но сын уже на цыпочках отступал в коридор. У двери он, кашлянув, хрипло крикнул:
– Мам, пап, я поел, все супер, как всегда.
Отец вышел в коридор.
– Ну что, будешь двигаться? – деловито спросил он.
– Да, только с мамой попрощаюсь.
Он зашел в комнату к матери.
– Все, мамуль, поехал, завтра рано вставать, как всегда, – произнес он скороговоркой. – И обязательно съешь арбуз, слышишь, мам? Ну не зря же я его тащил?!
Мать кивала и улыбалась.
Он поцеловал ее руку и вышел в коридор.
– В общем, бать, звони, если что. Ну давай, до связи. – Он обнял отца, вышел на лестничную клетку и вызвал лифт.
Потом сел в машину, завел мотор и долго курил, глядя прямо перед собой на влажную от дождя черную дорогу, на покачивающиеся тени уже почти облетевших деревьев, поблескивающих серыми мокрыми стволами, и молчал, курил и думал – так, ни о чем конкретном. Просто о жизни в целом. Но кажется, понял что-то очень важное. Важное для себя. Именно в тот обычный, урочный, ничем не примечательный вечер.
