– Когда я был мальчишкой, я хотел быть игроком в водное поло.
– Правда?
– Ага. Я был в форме, – говорит он. – Думал, что смогу стать профессионалом.
– И?..
– Я не знаю, – говорит он. – Как-то не получилось. Может, мне не хватало напора. Там были другие ребята, более напористые. – Он щурится, глядя на воду. – В общем, этого не случилось.
– Очень жаль.
– Ага.
Он думал, что давно свыкся с этим. Но теперь на секунду он снова ощущает боль сожаления – даже более отчетливо, более неотступно, чем когда-либо раньше. Он словно впервые понимает, что́ тогда было поставлено на карту – вся его жизнь, вообще все.
– А кем ты хотела быть, – спрашивает он, – когда была маленькой?
Вопрос кажется каким-то странным.
Она как будто задумывается на несколько секунд, стоит ли вообще отвечать.
– Я не знаю, – говорит она. – Сбежать хотела.
Она кладет руки на деревянные перила мостика, на которых пляшут пятна солнечного света, и смотрит вниз, на воду. На зеленую воду, в которой плавают перья.
– Как жаль, что у нас нет хлеба для уток, – говорит она. – Есть что-то успокаивающее в том, чтобы кормить уток. Правда?
Балаж становится рядом с ней у перил.
– Ты так не думаешь?
– Ну…
– Наверное, ты не часто это делаешь, да? – спрашивает она, улыбаясь. – Такой крутой чувак, как ты.
– Ну да, не часто.
– Я пошутила, – говорит Эмма.
– Я понял.
– Когда я была маленькой, – продолжает она, – мы часто ездили в гости к дедушке с бабушкой. Они жили деревне. Я там кормила кур. Но вообще мне это не нравилось. От них так пахло…
– Да, куры вонючие, – говорит Балаж со знанием дела.
Она смеется.
– А разве нет? Ведь правда же.
Они идут дальше, теперь под деревьями, на другой стороне озера, его поверхность с легкой рябью виднеется сквозь колышущиеся листья цвета запекшейся крови темно-пунцового бука.
– Приятно здесь, в этом парке, да? – говорит она.
Он осматривается, как будто только сейчас замечает, что они в парке.
– Ага, – кивает он.
– Он такой ухоженный. Посмотри на те клумбы. У тебя есть подружка? – вдруг спрашивает она, словно невзначай.
Огорошенный таким вопросом, он отвечает:
– Ну, нет, сейчас нет.
Они идут дальше, секунда течет за секундой, а он молчит, хотя чувствует: нужно сказать что-то еще. Но что тут еще можно сказать? Ответ – нет.
– Сейчас нет, – говорит он снова.
Сами того не замечая, они сделали круг по парку и снова оказались в том месте, где вошли в него, рядом с велосипедной дорожкой из красного щебня.
Он спрашивает:
– Ты не хочешь выпить или пожевать чего-нибудь?
Они заходят в паб под названием «Глобус», оформленный в приглушенных красных тонах, с репродукциями Хогарта
[28] на обоях в полоску, заказывают по пинте пива и сидят там, среди немногочисленных туристов, пока за дверьми шумит улица.
– А давно вы с Габором?.. – спрашивает он, не вполне уверенный, какое слово лучше подобрать.
На самом деле ему сейчас меньше всего хочется вспоминать о Габоре, но ничего другого на ум не приходит.
– Около года, – говорит она.
– Как вы познакомились? – произносит Балаж, уже залипший на эту тему.
– По работе, – говорит она. – Он занимался фильмом, который я сделала. Так мы и познакомились.
– Он занимался фильмом?
– Да.
– И что он делал? – спрашивает Балаж и сразу же добавляет, как бы извиняясь: – Просто я никогда толком не знал, чем он вообще…
– Технической стороной, – поясняет она уклончиво. – Послепроизводственный этап. Дистрибуция. Больше дистрибуция. Он разбирается в компьютерах. Или знает таких людей. Ну, понимаешь – это же все в основном онлайн.
– Ясно, – говорит Балаж и поднимает свою пинту.
– Это вообще-то был мой последний фильм, – добавляет она через несколько секунд, как будто ему интересно.
– Да?
– Габор хотел, чтобы я это бросила, – объясняет она. – Сначала он к этому нормально относился. Даже более чем. – Она смеется. – Я даже уверена, ему это нравилось. Но потом, когда мы уже пробыли вместе несколько месяцев, это стало волновать его. Тогда он и сказал, что хочет, чтобы я это бросила.
– Но сейчас он не возражает, чтобы ты… Ну, то есть…
– Это самое? – уточняет она.
– Ага.
– Ну, это не он придумал, если ты об этом.
– Не он?
– Нет. – А затем, словно что-то сообразив, она говорит: – А он сказал тебе, что это его идея?
После секундного раздумья Балаж отвечает:
– Нет.
– Это идея Золи, – говорит она. – Знаешь Золи?
– Золи, ага.
– Это была его идея.
– Он приятель Габора, да?
– Не совсем. Ну, то есть, они не то чтобы дружат. Просто знают друг друга.
– Выходит, это его идея, – говорит Балаж, теперь уже не желая оставлять эту тему, но стараясь не показывать, как сильно она его волнует.
– Ну, он рассказал мне, сколько я смогу здесь заработать, и пообещал все устроить. Я ответила, что подумаю. Габору это не понравилось. Он не хотел, чтобы я занималась этим.
– Ну… даже не знаю, – произносит Балаж задумчиво.
Через открытую дверь паба доносится звук полицейской сирены.
– Я бы не смог с этим жить на его месте.
Она улыбается:
– Приятно это слышать. Тут можно курить?
– Э… – Он ищет взглядом пепельницу, но видит табличку «Не курить». – Я так не думаю.
– Тогда, может, выйдем на улицу?
Они стоят на тротуаре, в шуме уличного движения.
– Золи хочет, чтобы я переехала сюда! – кричит она.
– Правда?
– Он это предложил. В первую ночь, когда мы были в этом отеле и рядом не оказалось Габора. Он сказал, мне лучше переехать сюда. Сказал, что пристроит меня в хорошее место. Мое собственное. И мне придется работать только раз или два в месяц или что-то такое.
