– А сейчас – тихо. На меня как-то бабка накинулась вон из той квартиры. Вопила: кто такая? Что здесь делаешь?
Алина с опаской покосилась на дверь квартиры. Представилась страшная старуха с кривыми зубами и бородавкой на носу. Жуть. Такой лучше не попадаться. Она облегченно выдохнула, только когда выбралась с темного чердака на крышу: отлично, опасность миновала. Но все равно Алина ощущала себя вором, забравшимся в чужое жилье. Странное ощущение, новое, но, как ни странно, приятно возбуждающее.
Вид с крыши и правда был великолепным, даже несмотря на унылую вечернюю серость.
Внизу горели огни. Они двигались, мигали, мерцали неоном – не суетливо, а как-то даже сонно, размеренно. Теплый свет в квадратах окон, под шляпками фонарей и в витринах… и его холодное отражение в лужах. А за огнями – лес до самого горизонта, темное море деревьев, которое упиралось в бледный закат. «В темном-темном лесу…» – почему-то вспомнила Алина строку из какой-то страшной-страшной сказки. Ожили образы из сна: мерцающая прямая тропа, огромные деревья с кряжистыми стволами, уродливые карлики с серебристыми глазами, ангел и девочка с синим бантом.
Алина поморщилась: лезет в голову всякая мерзость. Пора бы уж забыть этот бредовый сон!
– Хорошо здесь, правда? – чуть слышно произнесла Ольга, глядя в сторону заката.
Алина посмотрела на нее и удивилась, впервые заметив в глазах подруги грусть. Грусть? С чего бы? Но спрашивать не стала – затронешь вопросом не ту струну, и печаль станет болью. А может, это и не грусть вовсе, а просто свет так отразился в глазах?
Ольга вздохнула, открыла сумочку и вынула небольшую коробочку.
– Для такого случая у меня кое-что припасено.
В коробочке оказалась папироса, которую Ольга сначала с наслаждением понюхала, а затем уставилась на нее как на редкую драгоценность.
– Косячок. Травка хорошая, сама вырастила.
– Косячок?
– Ты не думай, я этой хренью особо не увлекаюсь. Так… вырастила один кустик для интереса, высушила. Раз в месяц, не больше, могу побаловаться. Это раньше, когда в Питере жила, злоупотребляла, а сейчас…
Она хмыкнула, прикурила папиросу, сделала глубокую затяжку и задержала дыхание.
Алина, по большому счету, к таким вещам относилась спокойно, без осуждения. Слова подруги про собственноручно выращенный куст вовсе не покоробили. Более того – почему-то даже не удивили.
Ольга выдохнула дым, просипела:
– Будешь? – протянула папиросу.
Алина не хотела выглядеть тепличным цветочком. Черт возьми, они с Ольгой сегодня дали отпор Антону, нагрели ресторан на приличную сумму, влезли на крышу. Они сделали все это вместе. Так почему бы в финале безумного дня не поставить жирную точку с запахом анаши? Повинуясь бунтарскому порыву, приняла косяк и сделала затяжку.
– А вот это по-нашему, – одобрила Ольга и звонко засмеялась. – Ешкин кот, чувствую себя дьяволом-искусителем. И это так круто!
Засмеялась и Алина, но тут же поперхнулась дымом и раскашлялась. Сделав хриплый вдох, вернула папиросу Ольге.
– Дьявол-искуситель, говоришь? Нет, для меня все это не в новинку. Я раньше той еще оторвой была.
– Ты? Серьезно? Не верится что-то.
– Я, между прочим, целых полгода с рок-музыкантом жила. Из панк-группы «Гниль». Каждый день пьянки, гулянки.
– Вот, значит, как? – Ольга затянулась, поморщилась. – Как говорится, в тихом омуте…
– Это давно было. Очень давно. Будто в какой-то другой жизни. Я, если честно, те времена вспоминаю с ужасом, но и…
– С восторгом?
– Да, пожалуй. – Алина чувствовала действие травки, и это было не плохо, совсем не плохо. – Мне иногда хочется вернуться в те времена. Хотя бы на денек. Никаких тебе забот, проблемы не казались проблемами. Я тогда смеялась намного чаще. Намного. Черт, да меня каждая фигня могла рассмешить. Я такой хохотушкой была… И куда все делось?
– А я стараюсь жить и не оглядываться, – вздохнула Ольга. – И тебе советую, Алина, не оглядывайся.
Они еще пару раз передали друг другу косяк, после чего Ольга кинула сморщенную гильзу вниз и взобралась на парапет крыши.
Алина боялась высоты и терпеть не могла, когда кто-нибудь подходил к самому краю или сильно наклонялся над перилами балкона – в такие моменты в животе что-то сжималось и начиналась легкая паника. Но сейчас она смотрела на стоящую в шаге от пропасти Ольгу без опаски. Была полная уверенность, что с ней ничего страшного не случится. Только не с ней.
Ольга стояла как изваяние, глядя на закат, лишь легкий ветерок трепал ее волосы.
– Скажи, ты вообще ничего не боишься? – тихо спросила Алина.
Ольга ответила после большой паузы, и голос ее прозвучал как-то сонно, меланхолично:
– Я… боюсь осени… Золотой осени… Когда листва желтая… желтая…
Алина удивилась:
– Осени? Но почему?
– Золотой осенью, – все так же заторможенно сказала Ольга, – я… умерла.
– Что?
Ольга встрепенулась, поежилась и спрыгнула с парапета на крышу.
– Так о чем ты спрашивала?
– Ты только что сказала…
– А, забей, – как ни в чем не бывало улыбнулась Ольга. – Травка в голову ударила немного, вот и несу всякую чушь.
Алина хмыкнула.
– Ну, я так и поняла.
Она подумала, что больше не хотела бы слышать такой отстраненный, даже мертвенный голос подруги. Было немного жутковато. «Золотой осенью я умерла». Бр-р… как фраза из ужастика.
Ольга внимательно посмотрела ей в глаза.
– Прежде чем уйдем, хочу, чтобы ты кое-что сделала.
– И что же? – насторожилась Алина.
– Закрой глаза.
– Зачем?
– Закрой, закрой, не бойся.
Алина демонстративно тяжело вздохнула и сомкнула веки.
– Ну, и?
– А теперь представь себе лица тех, кого ты ненавидишь. – Ольга повысила голос: – Лицо мужа, свекра… кого еще ненавидишь?
– Соседку с четвертого этажа.
– И ее лицо представь. Ну же! Ты видишь их?
– Да.
– Да?
– Да вижу я, вижу.
– Отлично. Это ведь не лица, а морды! – зло прошипела Ольга. – Морды! С мерзкими поросячьими глазками. Ты видишь их, Алина, видишь? Они смотрят на тебя! Пялятся как последние суки!
Травка отлично стимулировала воображение, и Алина видела все. И чувствовала, как нарастает злость.
– Но они боятся тебя! – продолжала Ольга, тяжело дыша. – Эти хари боятся тебя до усрачки! В их маленьких поросячьих глазках страх! Их морды кривятся от ужаса! И тебе ведь это нравится, правда? Это круто, охренительно круто! А их губы трясутся, рыла морщатся! Они скулят как шавки, скулят, скулят!..
