Другой карлик сидел на полу, скулил и пускал слюни, обхватив голову лапами. Серебристый блеск в его глазах померк, сменился мутной свинцовой дымкой.
Лир застонал, прижал ладонь к сломанному ребру, каждый вздох давался с болью. Белая полоса оказалась минным полем, улыбка удачи превратилась в оскал. «Но не все еще потеряно» – эта мысль немного воодушевила Лира, придала сил.
Он только сейчас заметил, что комната была огромной, с тремя рядами коек. И пахло здесь как в том чертовом зале в Доме культуры, где проходило собрание сектантов.
В противоположном конце комнаты толпились перепуганные дети, самому младшему было лет семь, а старшему не больше двенадцати. Перед ними стояла хрупкая пожилая женщина. Она подслеповато щурила глаза и крепко прижимала к себе дрожащую заплаканную девочку.
Дети не рыдали больше, а выли, некоторые прикрывали лица ладошками, не желая видеть весь этот кошмар.
Лир обошел труп здоровяка, проследовал мимо кроватей. Вдруг услышал вой сирены полицейской машины – кровь отхлынула от его лица, сердце подскочило к горлу… Но нет, показалось, это всего лишь выли дети. И как же ему хотелось, чтобы они заткнулись, сейчас каждый звук вызывал боль.
Он встретился взглядом с глазами женщины. Она произнесла тихо:
– Прошу вас… что вы… – голос завибрировал как струна, и она больше не смогла вымолвить ни слова.
Лир посмотрел на детей и тут же зажмурился. То, что он увидел, потрясло его, в голове зазвенел колокол – запоздалый сигнал тревоги: рядом твари! Те, на кого он всегда охотился, сейчас стояли перед ним, тьма скрывалась в этих детях. Не во всех, но в большинстве.
А колокол звучал все громче, скоро звон достиг такой мощи, что Лир едва не лишился чувств. Он распахнул глаза, попятился, ощущая себя зверем, угодившим в ловушку. Ему казалось, сама вселенная ополчилась на него, заманила в капкан. Раньше в присутствии одной такой твари он чувствовал себя плохо, а сейчас… сейчас будто сам Ад пробудился в голове, и это было невыносимо. Лир и представить себе не мог, что когда-нибудь окажется в логове этих тварей.
Его взгляд метался с одного лица на другое. Лиру хотелось броситься на первую попавшуюся под руку тварь и пустить в ход нож, лишь бы скорее добраться до сердца. О да, тогда все прекратится, страх пройдет, колокол стихнет. Каждое вырезанное сердце сулило покой, и, возможно, в одном из них пряталась тайна!..
Но он сдержался. Боль заставила вспомнить про съеденное ухо. Неизвестно, как ангел расценит убийство этих псевдодетей, а наступать на те же грабли ох как не хотелось. К тому же он сознавал: на вырезание сердец нет времени, нужно уносить ноги, и как можно скорее.
Ткнул пальцем в трех «нормальных» мальчишек постарше.
– Этот, этот и этот.
Карлики отреагировали тут же: отпихнули вставшую было на защиту детей женщину, схватили за руки мальчишек и выволокли их из толпы.
Лир развернулся, зашагал к выходу. Он чувствовал: еще минута в этой чертовой комнате, и страх задушит его или колокольный звон разорвет голову на части. Минное поле оказалось шире, чем он думал, и что самое плохое – оно еще не пройдено. Больше всего на свете Лиру хотелось сейчас оказаться подальше от этого особняка.
Женщина зарыдала, крикнула ему вслед:
– Прошу вас, оставьте их! – но с места не сдвинулась.
– Пошла ты! – зло процедил Лир, выходя из комнаты.
Одно его радовало: уже через несколько часов никто из выживших в этом особняке не вспомнит ни его, ни карликов – спасибо ангелу.
Выйдя на улицу, он почувствовал, что колокольный звон начал стихать, да и страх притупился. Зато обострилась боль. Дышать было ужасно трудно, давало о себе знать сломанное ребро. Лир подозревал, что и в руке кость по меньшей мере треснула. Но хуже всего дело обстояло с раной на голове – в нее будто напихали раскаленных углей. «Только бы дойти до убежища! – твердил он себе. – Только бы дойти!»
Пока двигались к воротам, к ним присоединился карлик, которого здоровяк выбросил из окна. Он хромал, все тело было в порезах, из некоторых ран торчали осколки стекла.
Мальчишки ревели и упирались, уродцам приходилось их едва ли не по земле волочь. Возле ворот Лир не выдержал, рявкнул, брызжа слюной:
– Заткнитесь! Если не заткнетесь, сверну ваши тупые бошки!
Угроза сработала, дети перестали реветь. И в тот же миг, теперь уже наяву, Лир услышал сирену полицейской машины.
Он выскочил за ворота, заметил на окрестных деревьях синие и красные отблески и, превозмогая боль, рванул вправо, к лесу. Бежал пригнувшись, с полухрипом-полустоном выдыхая ставший вдруг горячим воздух. Лир больше не ощущал себя всемогущим великаном, которому все по плечу. Какое там. Больной старик, готовый наложить в штаны от страха. Лишь забежав в густые заросли крапивы, он осмелился оглянуться: карлики были рядом, не отставали и мальчишек с собой тащили.
Полицейская сирена разрывала тишину ночи. Лиру казалось, она звучит отовсюду, с неба, из леса, из-под земли. Синие и красные отблески отражались на заборе особняка, на железных полуоткрытых воротах.
Разгребая здоровой рукой крапиву перед собой, Лир двинулся дальше. Бежать больше не было сил. Мелькнула паническая мысль: «Только бы уродцы мальчишек не упустили! Ангел не простит!»
Вот и деревья. Тяжело дыша, Лир опустился на землю, нужно было срочно перевести дух. Минута отдыха, не больше. Сирена перестала выть, и он услышал стук своего сердца – будто кто-то яростно бил в барабан.
Лир взглянул на запыхавшихся карликов, на дрожащих детей и осмелился подумать, что вот теперь-то минное поле закончилось. Но расслабляться не стоило.
Со стороны особняка раздались громкие голоса, и в голове Лира снова прозвучал тревожный сигнал, заставивший его подняться с земли. Ковыляя по темному лесу, он проклинал себя за то, что не догадался прихватить с собой упаковку темпалгина. Боль просто с ума сводила.
До убежища добрались ранним утром, когда землю застелила туманная дымка, а на востоке только-только начал расползаться по небу бледный рассветный ореол.
К этому времени Лир совершенно обессилел. Мысли путались, подскочила температура. В полубреду он спустился в бункер, запер мальчишек в комнате и принял несколько таблеток темпалгина. А потом улегся на кушетку, думая, что это была самая хреновая ночь в его жизни. И что неплохо бы обработать чертову рану. И что он самый несчастный человек на свете.
Он лежал и смотрел, как подлые карлики, пользуясь его беспомощностью, забрались в хранилище и вынесли оттуда все запасы сахара и сгущенного молока. Но он был не в состоянии даже прикрикнуть на них. Его глаза болезненно блестели, на лбу выступили крупные капли пота. Ему стало до жути обидно, что о нем некому позаботиться, некому помочь снять сапоги и принести стакан воды.
Никогда он еще не чувствовал себя таким одиноким.
