Игнис поднялся на ноги. Доспехи протестующе зашипели, и интерфейсные разъемы на его позвоночнике ужалили нервные окончания пронзительной болью. Он взглянул на Гаумату. Броня пироманта была цвета синевы глубокой воды, окаймленная широкими золотыми завитками. Он был без шлема, но над его широким лицом вздымался гребень из серебра и бронзы, похожий на нимб из замерзшего пламени. Гребень соединялся с черепом тонкими серебряными проводами, и Игнис заметил, как на них потрескивают искры. Неизменно плохой знак.
+Я мнил тебя существом точности, Игнис, не склонным к отвлечениям+, — уставился на него Гаумата черными точками зрачков в кроваво-красной радужке.
+Я непривычен к этому, — просто послал он. — Прими благодарность за предотвращение того, что могло случиться+.
+Боги, какая же ты хладнокровная рептилия, Игнис! — прорычал Гаумата, качая тяжелой головой. — Знаешь, иногда я жалею, что нас лишили страха. Немного боязни было бы нелишним, но в твоем случае любая эмоция пошла бы тебе лишь во благо+.
Игнис моргнул. Другие когда-то говорили нечто схожее. Тогда он их не понимал. Не понимал и теперь.
+Я совершил ошибку в концентрации и суждении. Этого больше не повторится+.
Гаумата фыркнул, облокотился на поручень платформы и бросил взгляд на необъятную пещеру под ними. Это была крупнейшая палуба сборов на корабле, и хотя Игнис мог разглядеть ее дальние стены, обычный человек увидел бы только размытое пятно.
Под платформой стояли ряды неподвижных фигур, каждая из них — статуя из сапфиров и золота, каждая крепко прижимала болтер к груди, каждая смотрела в пространство холодными светящимися глазами. Никогда прежде он не видел их так много в одном месте. Это был… «легион» — не совсем верное слово. «Легион» когда-то означало нечто другое, нечто, теперь разбитое и окрашенное кровью. Игнис кивнул себе: не совсем то слово, но оно подойдет.
Гаумата сверкающими глазами разглядывал палубу. Он снова покачал головой, прикусил губу и скривил рот, словно прорычав что-то кому-то в ответ. Игнис ждал. Он не пытался понять эмоций пироманта. Они, как всегда, казались чрезмерно человеческими — это доставляло дискомфорт. Игнис позволил тишине углубиться.
Наконец Гаумата выпрямился.
+Не теряй концентрацию, когда имеешь дело с рубрикантами. Это тебе не просто процесс. — Гаумата снова покачал головой, и пальцы на его правой руке сжались, когда по ним прокатилось красное пламя. — Рубриканты отвечают не потому, что ты зовешь их. Понимаешь? Они отвечают потому, что их имя — это нить, притягивающая то, что от них осталось, чуточку ближе к свету. Натяни слишком сильно, и они подойдут слишком близко. Они вспоминают слишком многое и…+
+Становятся злыми+.
+Становятся опасными. Потенциально+.
+Ты веришь в это? Что внутри доспехов осталось что-то, способное помнить, что-то, способное чувствовать?+
+А ты разве нет?+
Игнис посмотрел на неподвижные ряды воинов Рубрики. Он сформулировал имя воина, которого не видел почти тысячу лет. Один из гребенчатых шлемов дернулся вверх и из-за кристаллических глазных линз на него уставились две бледные пылинки света.
Колдун посмотрел в ответ.
«Пустые оболочки доспехов, движимые колдовством, — подумал Игнис. — Не более того. — Он чуть изменил форму своей воли. Воин Рубрики, смотревший на него, склонил голову набок. — Ты зовешь их по именам, и они отвечают, ходят, сражаются и смотрят, но можно ли утверждать, что движущее ими сейчас имеет нечто общее с тем, кем они были при жизни? Когда-то мы верили, что на наших плечах сидят ангелы, а они оказались демонами. Насколько проще поверить в ту же ложь, чем в правду?»
Игнис пожал плечами, позволив мыслям погрузиться в уютную спираль чисел, пропорций и символической геометрии всего сущего.
+Нет, — послал он. — Я не считаю их большим, нежели они кажутся+.
+И кто же они?+
+Мертвецы+.
+Тогда почему ты с нами, Игнис?+
+Всегда один и тот же вопрос, — ответил он бесцветным, лишенным эмоций посланием. — И, я так полагаю, вполне обоснованный+.
Гаумата ждал, пока Игнис безмолвствовал, глядя на рубрикантов. В сознании вновь закружилась формула, создавая новые углы.
Долгую минуту спустя Гаумата покачал головой, и из его разума импульсом выплеснулось ментальное пожатие плечами.
+Нужно закончить. Рубриканты должны быть готовы. Мы должны быть готовы. Мы поднимемся снова и начнем ритуал сковывания с начала+.
Игнис кивнул и выпрямился. Одинокий воин Рубрики, смотревший вверх, опустил взгляд и опять стал еще одной статуей среди тысяч других.
+Я запомню твой совет+.
Гаумата пожал плечами:
+Как хочешь. Если повторишь ошибку, возможно, я не смогу спасти тебя. Возможно, я не захочу спасать тебя+.
+И снова ты — сама рациональность+.
Жертвенник издал всплеск машинного кода. Игнис встретил красный взгляд Гауматы с лицом и разумом, лишенными каких-либо эмоций.
Гаумата выдохнул и отвернулся, едва заметно покачав головой. Игнису показалось, что он унюхал запах гари, а сквозь разум прокатился жар пламени. Секунду спустя их не стало, и он ощутил, как сознание Гауматы начало изменять мысли, когда его воля разветвилась и принялась втягивать в себя варп. Тихое бормотание имен возобновилось.
Игнис в последний раз посмотрел вниз, и на мгновение его пробрал озноб.
Все воины Рубрики глядели прямо на них.
Магистр Разрухи отвел взгляд и протолкнул разум наружу. Он и Гаумата полетели к ждущим аурам присутствия рубрикантов.
+Если ты веришь, что внутри них что-то живо, брат, то не спрашивал ли ты себя, желают ли они нам успеха? — спросил Игнис, и иссохшая аура присутствия мертвецов коснулась его разума. — Спрашивал ли ты себя, хотят ли они вернуться?+
Гаумата не ответил, и мгновение спустя оба колдуна снова начали произносить имена, и тьму озарила паутина холодного огня.
«…их’хал’хрек», — мысленно напел Ктесий. Рот наполнился желчью и вкусом испорченного мяса, и камень трона холодом коснулся его кожи. Он закашлялся, и ему пришлось постараться, чтобы не утереть губы. Пальцы непроизвольно дернулись. Рука начала двигаться сама по себе, она ползла по груди к его лицу, словно паук.
Резким усилием воли он остановил ее.
Он удерживали мысли в неподвижности три секунды. Следовало быть осторожным. Движущаяся рука могла показаться сущим пустяком, но он прожил девять веков лишь благодаря тому, что знал — небольшие ошибки были семенами погибели.
Если бы он сейчас утер рот, то мог бы сделать это в следующий раз, когда у него возникло бы схожее ощущение. Затем это могло войти в привычку. Каждый раз, когда он думал бы о поедании мяса, то вытирал бы губы. Спустя некоторое время привычка могла измениться, могла превратиться в необходимость заменить запах благовонием. Потребность перебивать смрад гниения сладковатым дымом стала бы навязчивым желанием, а затем одержимостью настолько сильной и настолько глубоко засевшей в подсознании, что определенный запах и привкус могли заставить его сжигать все, к чему он бы ни притронулся.
