Атенеум шагнул в воздух. Его глаза были огненными провалами. Вокруг головы ревела корона пламени. Он протянул руку к Ктесию, словно чтобы благословить его.
Пальцы Атенеума почти коснулись лица Ктесия, когда кулак Жертвенника врезался в призывающего демонов. Атенеум гневно взревел. Из его рта хлынул огонь. Броня автоматона пошла пузырями, когда он встал между Атенеумом и Ктесием.
— Игнис! — крикнул Ктесий.
Тот увидел, как призывающий встает с пола, протягивая руку, но тянулся он к Игнису, а не к пылающей фигуре Атенеума, и его взгляд прояснился. Посох Ктесия валялся на палубе между ними. Игнис интерпретировал и просчитал намерение призывающего демонов. Жертвенник издал предупреждающий щелчок. Атенеум одним жестом вздернул автоматона в воздух. Ктесий поднял руку.
Игнис нырнул, схватил посох и подбросил. Холодное железо зазвенело, когда Ктесий поймал его, взметнул вверх и выговорил три звука, похитившие тепло из воздуха. Символы, вырезанные на стенах, вспыхнули ослепительной яркостью. Игнис почувствовал, как разум сковало. Воплощение Атенеума свело судорогой, спина выгнулась до невозможности, изо рта выплеснулась струя красного пламени. Его затрясло, а затем пламя исчезло, и он рухнул на палубу.
Ктесий тяжело дышал, подбородок заливала кровь.
У Игниса все еще кружилась голова, когда он посмотрел на призывающего. Он открыл рот, чтобы спросить, что случилось, но тот заговорил первым:
— Что случилось?
Игнис помолчал, моргнул и просчитал вероятности.
— Ты… попал под его…
— Чары… — прошипел Ктесий.
Игнис попробовал понять, не шутит ли призывающий демонов. Ктесий пытался подняться, но ноги не повиновались.
— Сквозь него течет энергия, — тяжело дыша, продолжил он. — Похоже, она разъела оковы зала и клетей. — Он указал на пылающие в стенах символы. — И в который раз я рад, что неизменно считаю самый худший исход самым вероятным.
Игнис снова моргнул. Неужели Ктесий не слышал, что сказал Атенеум? Не слышал, что тот назвал их не братьями, а сынами? Лгал ли ему призывающий? Игнис замер, пытаясь просчитать дальнейшие действия. Как бы поступил Ариман?
Он открыл рот.
Ктесий вновь попробовал подняться.
— Нужно забрать его, — сказал призывающий демонов. — Атенеума нельзя уничтожить, и я даже не хочу думать о том, что случится, если мы попытаемся. От этого зала теперь никакого проку. Я снова подчинил его, но оковы нуждаются в присмотре. Поэтому он должен оставаться со мной. Будь проклята моя старческая плоть! — Ктесий вновь попытался встать и упал, тяжело дыша.
Игнис как раз собирался подойти, когда Жертвенник встал над Ктесием и с грохотом поршней вздернул его на ноги. Мгновение тот выглядел удивленным, а затем рассмеялся.
— Возьми его, — он указал на лежавшего без чувств Атенеума.
Жертвенник развернулся, но не сдвинулся с места.
Игнис все еще размышлял. Он считал, будто Ктесий выяснил, что Санахт стал Атенеумом не по своей воле, но теперь был в этом уже не так уверен и даже близко не знал, как следует поступить. Оставалось следовать за образом событий, спроектированным им с Ариманом.
— Выполняй, — приказал он Жертвеннику.
Автоматон взял Атенеума на руки.
— Лучше идти к посадочным палубам, — сказал Ктесий. — Погребальный костер скоро разгорится, а потом… нам нужно быть готовыми, верно?
Он похромал к выходу. Игнис чуть задержался. С Ктесием все еще было что-то не так, что-то в его внезапном выздоровлении и сосредоточенности беспокоило магистра Разрухи.
Жертвенник прощелкал вопрос. Игнис кивнул, и оба направились следом. Ведь если подумать, какой у них был выбор? Ктесий очевидно прав: скоро у них не останется времени размышлять над загадками.
«Сын мой…»
Время резко потекло снова. Ариман выдохнул. Дождь исхлестывал город вокруг. Он чувствовал мысли своих братьев, ритуал снова и снова прокручивался у них в мыслях со все возрастающим ускорением.
«Сын мой…»
Лицо и слова демона кричали у Азека в сознании, прорываясь сквозь его спокойствие, разрушая концентрацию и ввергая ее в неодолимые сомнения.
«Сын мой…»
Этого не могло быть. Они изменили Магнуса. Все те тысячелетия назад они сделали его цельным. Этого не могло быть…
Только если…
«Сын мой…»
Щупальце эфирной энергии проникло в разум. Сознание вздрогнуло. Вокруг взревели от гнева колоссальные фигуры из сокрушенной брони и разбитых кристаллов. Кинетические щиты раскололи тьму мелькающими вспышками белизны. Варп был повсюду — материя стала блеклой тенью в его восходящем свете. Он падал, продолжая стоять.
На Аримана из тьмы смотрело лицо Астрея, сияющее чистой ненавистью, подобное аверсу монеты.
«Я был слеп. Я не увидел того, что следовало бы».
Он подумал о фигуре в красном из снов. Подумал об Иобель, о словах, которые она когда-то выкрикнула с высочайшей башни его воспоминаний:
«Ты проиграешь. Ты один. С тобой остались только враги и предатели, Ариман».
Он терял контроль над происходящим. Вся энергия, все столь тщательно выведенные линии структуры и значимости, протянутые сквозь материю и время, все точки фокусировки — все разламывалось. Заклятие поднималось в вари, словно раскат грома, окрашенный кровью и ослепительным светом. Оно достигло границ сотворения и врезалось в оковы воли, которые удерживали его. Ариман чувствовал, как оно давит на реальность, давит на разум. В носу лопнули сосуды, и горло наполнилось привкусом железа. Осколки серебра в груди коснулись сердец, когда вся его мощь выплеснулась наружу. Разум Аримана встретился с замыкающими элементами ритуала.
«Я не проиграю».
Он нашел в мыслях последнее озерцо спокойствия и влил в него всю концентрацию.
Мир замедлился до биения сердец. Серебряные осколки в груди походили на острые зубы, вгрызающиеся в сознание, но он преодолел ощущение. Ариман увидел и почувствовал ближайшее будущее: корабли, прорывающиеся сквозь заслон в космосе, падающие бомбы, вспышку — и почувствовал, как взрывная волна срывает с его костей плоть и доспехи. Увидел, как тысячи братьев, которых он собрал подле себя, превращаются в серый пепел, кружащийся на огненном ветру. Это случится. Будущее неслось вперед, лишая его такого нужного времени.
Он сформулировал единственную мысль и бросил ее вверх, сквозь облака, в пустоту. Он не посылал ее какому-то конкретному разуму. Ариман не знал, кто еще оставался, чтобы услышать ее. Корабли, сдерживавшие имперский флот, были не с ним, не на самом деле. Они решили остаться ради этого момента, возможно, желая сразиться в битве, проигранной ими тысячи лет назад, возможно, из верности, которая заставила их встать рядом с ним. Неважно, почему они были здесь, главное то, что они были.
