Неужели с Захаром что-то случилось?
— А ты не в курсе?
— Нет, — сказала она.
Но отец не слушал дочь, он искал ответ в ее глазах.
— На Захара покушались.
— Он жив?
— А ты не знаешь?
— Мы с ним даже не созваниваемся…
— Это хорошо… Он-то жив, а Жак на моей койке.
— Что значит — на твоей?
— А где я в коме лежал? И он сейчас там, в коме…
— У вас что, война была? — возмущенно спросила Жанна.
Мало того, что отец ввязался в заварушку с захаровской братвой, так он еще и ей ничего не сказал.
— Была война. С Дорофеем.
— С кем?
— Он и в Захара стрелял, и в Жака.
— Этот отморозок?
— Тем он и опасен.
— И где он сейчас?
— В бегах… Облаву на него устроили, ушел. Везучий как черт.
— Олег его боится.
Олег не жаловался на Дорофея, более того, рассказывал о нем в ироничном ключе. Но Жанна чувствовала его суеверный перед ним страх. Он и охраной себя окружал, и сам пытался держать нос по ветру, но Дорофей обыгрывал его в легкую — как по очкам, так и по деньгам. Что ж, Жанна могла его утешить. Оказывается, Дорофей обставил не только его… Если, конечно, Олег ничего не знает. А он мог узнать. От отца, который держит руку на пульсе событий. Может, и знал. Но не сказал. Потому что не хотел говорить с ней про Захара…
— Дорофей сюда не сунется, — сказал отец. — Тут против него каждый камень.
— Ну, будем надеяться.
— А не надо надеяться. Нужно просто усилить охрану… И не думать об этом отморозке. Тем более что без него проблем хватает.
— Например?
Отец нахмурил брови, кашлянул в кулак и расправил плечи. Он давал понять, что впереди Жанну ждет актуальный, но скучный разговор на тему: «Если ли жизнь в банковских активах?» Что ж, она готова к этому. Хватит отдыхать, пора заняться настоящим делом.
* * *
Люба похудела, осунулась. Худоба эта ее не красила. Единственно, что глаза стали больше прежнего. Красивые глаза, и печаль в ней глубокая как море. Но там на дне целый мир — из разноцветных рыб, ракушек, водорослей и кораллов.
Люба прохаживалась по палате, когда он вошел. Походка тяжелая, шаткая, но в любом случае это уже прогресс.
А палата у нее отдельная. И лечение проплачено. А как Олег мог не позаботиться о собственной жене? Не все же знают, что брак у них фиктивный.
— Привет!
И его вдруг потянуло к ней. Так вдруг захотелось поцеловать ее в щеку. В знак приветствия, понятное дело.
Олег потянулся к Любе, она почувствовала это, подалась назад. Ее качнуло, она стала падать, он подставил руку, обнял ее, поддержал.
— Что-то ноги плохо держат.
Она отстранилась, села на кровать.
— Но держат… Я говорил с врачом, дела на поправку идут.
— В санаторий, сказали, ехать надо, — грустно улыбнулась Люба.
— Съездишь. Путевка за мой счет.
— Ну, это хорошо… А ты как съездил?
— Нормально… В Москве был, мама про тебя спрашивала…
— Заявление написать надо? — спросила она.
— Ну, мама не просила, — улыбнулся он.
— А ты?
— А куда торопиться? — пожал плечами Олег.
Мама, конечно, не хотела, чтобы Люба оставалась его женой. Но и на разводе не настаивала. И на брак с Жанной не настраивала. Вроде бы она и не имела ничего против Жанны, но не настраивала… Мама у него, конечно, женщина своеобразная, но так ведь и он не рвался под венец. Жанна устраивала его во всех отношениях, но свадьбу он не торопил.
— Нас быстро разведут… — вздохнула Люба. — А мне станет грустно. И одиноко.
— Это потому что ты в больнице. И осень за окном.
— Да… Как там Жанна?
— Ей не грустно, — улыбнулся Олег.
— Хоть кому-то хорошо… Дорофей, говорят, таких дров наломал…
— Говорят, — кивнул Олег.
Он знал обо всех подвигах этого неугомонного беспредельщика. И ему становилось не по себе от мысли, что Дорофей снова может вернуться. Он даже готов был платить, лишь бы только не встречаться с ним на узкой дорожке.
— Отец сказал, что убьет его, если он за деньгами вдруг придет, — сказала Люба.
— Не один он этого хочет.
— Спасибо вам с Жанной, что спасли… — Из ее глаз вдруг потекли слезы.
— Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил Олег.
— Нет! — встрепенулась она.
— Будешь плакать — уйду. И больше не приду.
— А если не буду? — спросила Люба, с надеждой глядя на него.
— Так я еще и не ухожу, — улыбнулся он.
Да и не хотелось уходить. Соскучился он по Любе, что ли?
— Как там на комбинате дела? — спросила она.
— Ну, не сахар…
— Еще сокращение, говорят, будет.
— Вряд ли.
Ситуация на мировом рынке сложная, спрос на удобрение снизился не только в России. А предложение большое, во многих странах вынуждены были ввести антидемпинговые пошлины на российские удобрения. Но сейчас доллар в разы поднялся в цене, даже с учетом таких пошлин товар продавать очень выгодно. И на внутреннем рынке намечается большой сдвиг, проталкивается решение о субсидиях для сельхозпроизводителей на минеральные удобрения, о компенсациях за уже приобретенный товар. Причем льготными будут только российские удобрения. Да и какой может быть импорт, когда отечественный товар гораздо дешевле?
Из-за дорогого импорта российское сельское хозяйство обретет второе дыхание. А это увеличение спроса на удобрение… Так что не так все плохо. Уже скоро комбинат ждет рост производства.
— Наша тетя Катя очень переживает.
— Все нормально будет. И с тетей Катей, и со всеми…
Олег не раз уже задумывался о том, что комбинат дает работу людям, держит на плаву целый поселок, но только сейчас он по-настоящему почувствовал пульс народа — через переживания какой-то там тети Кати. Да и Люба неспроста завела этот разговор. Все переживали, а Олег должен утешать. Более того, он должен увеличить производство, вернуть на место попавших под сокращение рабочих, поднять людям зарплату. Рядом с Жанной он об этом не думал…
* * *
Не так страшен зверь, как азиатская овчарка. Но и на нее нашлась управа. Гашиш уложил пса точным выстрелом из пистолета с пластиковой бутылкой вместо глушителя. А Дорофей его подстраховал, добив уже агонизирующую овчарку. Дальше — проще.
