– Разрешите, товарищ майор? – В кабинет всунулся сержант Красной армии.
Майор кивнул. Мол, разрешаю.
Солдаты втаскивали в помещение железные ящики, стопки папок, проштампованные орлами вермахта и украинскими трезубцами.
– В подвале нашли, товарищ майор, – отчитался сержант. – Фрицы перед бегством что-то уничтожили, но многое осталось.
Настя с ужасом смотрела на гору макулатуры, растущую посреди комнаты. У Стаса создавалось впечатление, что ей очень хочется надеть медицинские резиновые перчатки.
Вскоре оперативников контрразведки Смерш осчастливил фактом своего появления донельзя усталый капитан Есаулов, исполняющий обязанности коменданта. Он был не молод, не мог похвастаться пышной шевелюрой и вселенской невозмутимостью. Капитан волновался, как студент на первом экзамене. Не каждый день его владения посещали представители этой зловещей конторы. Но рукопожатие у него оказалось твердым.
Шелест не давил на визитера. С людьми надо быть мягче, если, конечно, ты не собираешься в ближайшее время ставить их к стенке.
– Надеюсь, мы сработаемся, Михаил Егорович, – проговорил Шелест. – Заискивать не надо. Вижу, что вам, бывшему боевому офицеру, противно такое поведение. Но любые пожелания моих людей, равно как и мои, должны выполняться беспрекословно. Чего-то заоблачного требовать не будем, видим, насколько вы ограничены в средствах. Сожалею, что вы не местный, это усложнит выполнение задачи. Но на безрыбье, как говорится… Вы неплохо воевали, я наводил справки.
– А теперь меня списали с парохода, – сказал комендант и горько усмехнулся. – Командовал ротой в ударном батальоне. Именно мы при поддержке армейского штрафбата первыми прорвали фронт под Антоновкой. Переправились через Звягу, закрепились на левом берегу и всю ночь держали оборону. Немцы как с цепи сорвались, бросали последние резервы, даже роту жандармов подогнали до кучи. За ту ночь я получил медаль и заработал инфаркт. Ни одной царапины, представляете? А сердце чуть не треснуло.
– В мирное время это называлось «сгореть на работе», – с улыбкой проговорил Шелест. – Теперь понятно, почему вас не оставили в действующей армии.
– Предложили комиссовать, – не без гордости сообщил Есаулов. – Но мне стыдно стало. Я же не покойник какой-то. Так и сказал, дескать, вот помру, тогда и комиссуйте. А пока есть сила в руках, да и голова еще варит. Прошу направить меня на участок, где требуется военный опыт. Это не курорт, товарищ майор. Здесь враг не маячит перед носом в окопах, когда ты точно знаешь, куда бежать и в кого стрелять. Я за неделю потерял троих бойцов и младшего лейтенанта Сычева. Двое погибли при патрулировании улицы Народной, ночью попали под обстрел. Лейтенант подорвался на растяжке, когда мы пришли обыскивать подозрительную хату. Еще один боец неудачно вышел ночью в сортир. Бедолаге перерезали горло.
– Какими силами располагаете, Михаил Егорович?
– Если честно, совсем невеликими, товарищ майор. Мы способны охранять только несколько кварталов. Если больше, то это будет распыление сил. Ребята мои поумнели, осознали, с кем имеют дело. Любая баба может достать из-под юбки обрез, какой угодно малец в дырявых портках – бросить гранату. Глупо объяснять ему, что надо мяч гонять с пацанами, мамке помогать и в школе учиться. Бородатые дядьки из леса основательно засорили людям мозги. У них такая пропаганда, что нам пока не тягаться. В моем распоряжении два взвода по тридцать штыков. Караульная служба ведется круглосуточно. Еще у Губина неполная рота, но они подчиняются штабу войск НКВД, поставлены обеспечивать безопасность вокруг станции. Объект, как ни крути, важный. Там ежедневно проходят эшелоны. Людей приходится отправлять во все концы, предотвращать диверсии на путях. А это, знаете ли, весело – патрулировать полотно, которое со всех сторон открыто. Есть еще люди капитана Кисляра, две дюжины. Это в основном работники милиции, прибывшие из восточных областей Украины. Он пытается сформировать из местных жителей истребительные отряды. В них идут здешние хлопцы, недовольные Бандерой и его порядками. Идейных там мало, а вот обиженных хватает. У кого-то жену изнасиловали, братьев или сестер повесили. Теперь мстят, считают, что Советы – наименьшее зло. Там и бывшие бандеровцы есть, и те, кто немцам прислуживал, так называемые хиви, добровольные помощники вермахта.
– Евреи в город не возвращаются?
– Честно говоря, не видел такого чуда. – Комендант не удержался от усмешки. – Может, позднее, когда потише станет. А вот поляки приезжают, этот факт имеет место. Наши западную часть Галиции сейчас отвоевывают, там обретались поляки, убежавшие от бандеровцев. Многие рискуют, возвращаются. Советская власть не возражает, если ты не сочувствуешь Армии Крайовой. Отчаянные люди. Или глупые, кто их разберет. Детишек бы своих пожалели. Безопасность им никто не гарантирует, но они сюда едут. Иной раз на потеху лесным хлопцам. Те как раньше истребляли поляков, так и продолжают. Но что поделать, каждый считает эту землю своей, и хрен его переубедишь. Мы регистрируем всех, кто прибывает. Люди Кисляра проводят проверку, ставят людей на учет. За последнюю неделю к нам прибыло сто семьдесят семей. Эти люди уже страдают от налетов бандеровцев. Те кого-то калечат до полусмерти, других расстреливают, сжигают имущество. Но есть и такие поляки, которые оказывают сопротивление бандитам и выживают.
– Вот с ними мне хотелось бы встретиться, Михаил Егорович. Не сегодня. Завтра соберите людей, не только из города, но и сельчан. Надо послушать народ.
Капитан Губин тоже прибыл без задержки. За год репутация Смерша укрепилась. На рандеву должностные лица не опаздывали.
Капитан был сравнительно молод, осанист, высок. В его взгляде сквозила обреченность. Как будто прибыл по его душу самый стремительный суд в мире. Он приготовился к худшему: объявлению приговора и отсечению головы.
– Курите, капитан, я не возражаю, – сказал Стас. – Вот пепельница.
– Спасибо, товарищ майор. – Офицер усмехнулся. – Перед смертью не накуришься.
– Собираетесь нас покинуть? – сухо осведомился Шелест. – Рановато, капитан, приказа не было. Смерш – не карательная организация, судилищ не устраивает и приговоры в исполнение не приводит. Имеете вину за душой?
– Вам виднее, – ответил офицер. – Если это связано с нападением на пакгаузы, то…
– Да, я знаю, виновные уже наказаны, но вас сия участь обошла стороной, – сказал Шелест. – Допускаю, что лично вашей вины в этой беде нет. Даже если и есть, то вас просто некем заменить.
– Если вы думаете, товарищ майор, что здесь легче, чем на фронте…
– Я в курсе. – Шелест поморщился. – У каждого свой фронт и круг должностных обязанностей. Погибнуть можно где угодно, на любом участке.
Майор разозлился. Прошедший год наглядно показал, что средний срок службы оперативника контрразведки составляет четыре месяца. Потом человек выбывает. Если по ранению, то это ему еще повезло. Меры устрашения в отношении своих людей контрразведка Смерш не практиковала. Нет, не потому, что ею руководили и в ней служили сплошь благородные рыцари. Не до того было. Хватало реальных врагов.
