Но признание есть признание, с этим не поспоришь.
В восемь вечера майор спустился в подвал, где находились камеры предварительного заключения. Часовой вытянулся по швам. Он забрал у парня связку ключей, отправился в дальний конец коридора, приоткрыл окошко.
Леся неподвижно сидела на нарах, смотрела в одну точку. Она вздрогнула, когда скрипнуло железо, втянула голову в плечи.
Дальше Шелест не пошел. Он с минуту угрюмо смотрел на нее, потом со злостью захлопнул оконце и двинулся обратно. Станислав вставил ключ в замочную скважину, заскрипела дверь.
Иван Романюк стоял под крохотным окном и смотрел наверх так, словно взглядом собирался выломать решетку. Он вздохнул, повернулся. В отекшем лице не осталось ничего жизнерадостного.
– Выходи, Иван, – проворчал Шелест. – Ты свободен. Из города не выезжай, посиди в общежитии, пока все не уляжется.
Романюк сглотнул.
– Ты что, не понял?
– Нет, гражданин… товарищ майор.
– Вали отсюда, пока я не передумал, – заявил Шелест. – Тебя уже ни в чем не подозревают. Извиняться не буду. Сам понимаешь, какое время.
– Вот черт!.. – Глаза Романюка заблестели.
Майор посторонился. Романюк неуверенно переступил порог, замялся в коридоре, недоверчиво разглядывая зевающего часового.
– Вы уверены, товарищ майор?
– А ты сам-то в себе уверен?
– Я-то никогда в себе не сомневался. Спасибо, товарищ майор! В это трудно поверить.
– Но ты уж постарайся.
Шелест шагнул по проходу, открыл вторую дверь.
Тарас Замула лежал на нарах, отвернувшись к стене. Он слышал шум, но вряд ли что-то понял. Арестант медленно повернулся, поднялся, почесал вихрастый затылок, в котором, похоже, расплодились вши.
Он вскинул глаза, с печальной усмешкой посмотрел на Станислава и спросил:
– Священник будет перед казнью, товарищ майор? Уже пора, да?
– Пора, – проворчал Шелест. – Во дворе эшафот достраивают. Героем возомнил себя, Тарас? Чеши отсюда, пока я не передумал. С тебя и Романюка снимаются все подозрения, вы чисты перед законом и Советской властью. Она нижайше извиняется и просит прощения. – Он не хотел язвить, само выходило.
– Вот это да! – восхищенно пробормотал Замула, вылетая в коридор. – Я знал, что разберутся, по-другому не могло быть! Иван, чтоб тебя! – Он на радостях хлопнул по плечу растерянного Романюка. – Ты тоже свободен. Я же говорил, что никто из нас не виноват.
До парней доходило медленно, первая радость прошла. Они переминались посреди коридора, смотрели по сторонам. В их компании кого-то явно не хватало.
Майора контрразведки Смерш снова охватывало странное чувство. Еще не сомнения, нет, но какое-то предвестие таковых, подспудное опасение, что он поступает неправильно.
– Минуточку, – проговорил Романюк и задумался.
Этот парень по жизни соображал не очень быстро. Особенно в тюремных условиях.
– А кто предатель-то, выяснили, товарищ майор? Где Леся? Ее тоже освободят?
– Много будешь знать – скоро состаришься, – заявил Шелест и поморщился. – Не ваше дело. Топайте отсюда. Из города не уезжать! Иван, сиди в общаге, Тарас, дуй домой и ни шагу оттуда.
– Хотите сказать, что Леся предала своих товарищей? – дошло до Замулы.
Опровержения не последовало.
Молодые люди опешили, недоуменно переглянулись. Потом заговорили одновременно. Мол, это ошибка. Не может такого быть! Леся ни в чем не виновата, ее оговорили. Органы не ошибаются, но сейчас их ввели в заблуждение.
Шелест снова боролся со своими демонами, не мог избавиться от мысли, что кто-то из присутствующих старается больше, чем того хочет. Неужели все в этом мире надо подвергать сомнению? Нет, это дьявольское искушение. Есть истина. Она установлена!
– А ну хватит! – рявкнул майор. – Замолчали разом! Хотите обратно в камеру? Так это я мигом, только скажите. Марш отсюда!
Он исподлобья смотрел, как они уходят. Вместе с ними пропадало ощущение совершаемой ошибки. Нет ее! Есть недостойные сомнения, которые ничем не обоснованы.
Но стоило Станиславу подняться в кабинет, как его вновь затрясло. Навалились сомнения. Он гнал их, выметал, как сор из избы.
Гальперин дремал на кушетке. Он вернулся из госпиталя полчаса назад, принес утешительные известия, что больная через месяц-другой пойдет на поправку, и с молчаливого дозволения отца-командира завалился спать перед дальней дорогой.
У майора тоже имелось время отдохнуть, но он не мог себе такого позволить.
Со станции Мазовая доложили, что два взвода обстрелянных красноармейцев готовы к отправке, ждут последних указаний.
– От кого указаний? – разозлился Шелест. – От Господа Бога? Сегодня я за него!
Станислав вызвал Кисляра и без объяснения причин приказал ему установить наблюдение за Романюком и Замулой.
Тот удалялся, ворча под нос:
– За Кирыком следи, за этой парочкой тоже. Где я вам столько людей найду? С фронта выпишу?
За окном уже стемнело – одиннадцатый час вечера. Мерцала настольная лампа.
Майор никак не мог найти себе покоя, перебирал бумаги, начинал вдруг чистить пистолет.
Вышел на связь капитан Губин, сообщил, что три закрытых грузовика отправлены в указанном направлении, можно встречать. «Указанное направление» – это задний двор заброшенной консервной фабрики на Торговой улице. Шелест планировал выступить оттуда в четыре часа.
Он погружался в какое-то подобие медитации. Отключались чувства, работали только мозги. Майор выстраивал логическую цепь из фактов и событий. Перед его глазами вставали люди, их разговоры, нюансы поведения. Да разрази их гром!
В первом часу Шелест грозным рыком поднял Гальперина, дал ему полторы минуты на сборы. В четверть второго они спустились в подвал, отобрали у охранника ключи и отправили его подальше. Гальперин остался скучать в коридоре, поглядывал в приоткрытую дверь.
Шелест вошел в камеру, сел рядом с женщиной. Она напряглась, поежилась, робко посмотрела ему в глаза и снова уткнулась в свои колени.
– Что происходит, Леся? – вкрадчиво спросил Шелест. – Я умею разбираться в людях. Зачем ты на себя наговариваешь? Хочешь получить смертный реальный приговор за причастность к массовой гибели советских граждан?
Она сморщилась, зашмыгала носом. Ну, детский сад с барабаном!
– Живо рассказывай, как было на самом деле! – потребовал Стас. – Ты ведь не предавала партизан, честно воевала на своем участке фронта. Не ври. А ну, посмотри мне в глаза.
Олеся не могла это сделать. Она действительно сломалась. А контрразведка этому еще и поспособствовала.
