— А интересно, как взаимодействует луноверин со спиртами? — пробормотал он, потерев висок. — Как алкалоиду и положено, наверное, усиливает действие в несколько раз.
И тут же с мучительным томлением отставил все.
— Нет и нет. В первую очередь разобраться с нечистью. Наконец я выясню наверняка, отчего люди, с виду здоровые, угасают здесь в одночасье.
Надо же было, чтобы он зашел в палату именно в тот момент, когда сиделки разносили лекарства.
Иноземцев сначала не придал этому значения. Присел на краешек постели первого попавшегося больного и попросил оголить живот. Тот послушно выполнил просьбу. Подошла темноволосая девушка и безучастно, точно механическая кукла, наполнила ложку мутноватой жидкостью и сунула в рот больному. Тот столь же безучастно проглотил.
— Что это? — спросил Иноземцев, недовольный тем, что на него совсем не обращают внимания и мешают вести осмотр.
— Лекарство-с, Иван Несторович.
— Вероятно-с, — сыронизировал тот. — Кто велел?
— Так вы и велели, — внезапно смутилась девушка, даже глаза выпучила. — Разве вам не разъяснили всего?
— Разъяснили, — озлился он и поднялся. — Я здесь только второй день и не успел ничего прописать. Что вы мне театр устраиваете?
Оглянулся и обмер. Пациенты спали мирным сном, хотя еще минуту назад копошились и проявляли мало-мальские признаки жизни.
— Вы чем их сейчас опоили? Это снотворное? Это потому они ведут себя как травленые тараканы? Дай сюда.
Он вырвал из рук сиделки пузырек, откупорил его и раздраженно вернул пробку на место, даже не успев поднести к носу, до того запахло в воздухе опиумной настойкой.
— Лауданум. Так я и думал. Зачем?
— Не могу знать, — испугалась сиделка. — Мне велено давать, я и исполняю.
— Кто велел их опаивать?
Тишина. Девица потупила взор и поджала губы, показывая, что говорить не намерена.
— Та-ак, — протянул Иноземцев. — Ведите меня в ваши закрома, в аптеку и показывайте, какими еще лекарствами запаслась барыня Тимофеева.
— Вам не велено знать.
— Как это не велено? Я врач и должен знать.
— Не пойду.
— Пойдете!
Разозлившись, Иноземцев вытряхнул содержимое чемоданчика прямо на пол и достал с самого дна револьвер.
— Пойдете! — вскричал он, потрясая им в воздухе. Схватил бедную девушку за локоть, вытолкал в коридор. Та поначалу упиралась, но Иноземцев так воинственно размахивал оружием и притом так неумело, что того и гляди пальнет, сам того не желая. Пришлось идти.
Попадавшиеся на пути тени в белых вуалях с красным крестом на груди в ужасе шарахались. Иноземцев не заметил, как они бросились во двор к тесной будочке сторожа.
Добрались до самой последней двери в коридоре на первом этаже и оказались в небольшой комнате с полками. Полки были, как ни странно, пусты. Ларионов предупреждал, что в больнице нет аптекаря.
Иноземцев грозно воззрился на девушку, мол, что сие значит, почему нет ни порошков, ни трав, ни ампул с камфарой, ни даже хлороформа. Положим, изобретенные в прошлом году господином Пелем из аптеки на Васильевском ампулы — запаянные стеклянные сосуды — до такой глуши еще не доехали. Но чтобы вообще без медикаментов — такое Иноземцев видел впервые.
Абсолютно пустые полки!
Только в углу, скрытый досками пола, виднелся люк.
— Там, — коротко бросила девушка.
Иноземцев тотчас прильнул к небольшой квадратной дверце, соображая, как она открывается. Дернул за кольцо — доски с визгом разъехались. Внутри было темно, но с собой он всегда носил спички. Чирк, чирк — маленький юркий язычок слабо осветил пространство подвала. Десять ящиков аккуратно громоздились справа. Слева — стол с несколькими свечными огарками.
Недолго думая, а о напуганной сиделке позабыв вовсе, Иноземцев спустился. Пока шел по лесенке, выронил спички. Дрожащими руками долго шарил по полу — все надеялся отыскать коробок. Нашел, снова не без труда высек огонь, зажег свечные пеньки и огляделся. Достать первый ящик и вскрыть его заняло минуты две. Ровные ряды пузырьков с лауданумом поблескивали в неясном свечении.
— Дьявол их всех побери, — процедил он сквозь зубы. — Превратят этих бедняг в опиоманов.
Поразмыслив, взвесив все «за» и «против», Иноземцев решил уничтожить снотворное. И принялся пузырек за пузырьком разбивать дорогое лекарство о край стола: стекло было прочным, просто так его не одолеть. Вот опустел первый ящик — пол покрылся влагой, блестят осколки, в воздухе повис дурманящий аромат. Иван Несторович снял сюртук и, отбросив его в угол подальше, принялся за второй.
— Все уничтожу, — бормотал он в ярости, — ничегошеньки не оставлю. Посмотрим потом, захотят ли больные остаться здесь по собственной воле. Сами признаются, что здоровы, удерут — только пятки сверкать будут.
Оставался последний ящик, стало жарко и душно. Иноземцев сбросил жилет, засучил рукава и притянул короб к себе.
— Сколько же здесь этой гадости. И ведь ни аспирину, ни йоду не прикупили. Только лауданум, — неистовствовал он.
От дурманящих паров закружилась голова, тошнота подступила к горлу. Он снова зашелся сухим кашлем. Из рук выпали еще два пузырька — последние, слава богу. Иноземцев застыл, глядя, как оба брякнулись об пол. Тут его осенило: ведь он взял с собой точно такой же пузырек с даурицином, который собирался подвергнуть бромированию. И позабыл о нем. А сейчас вот вспомнил!
— Болван! — вскричал он, со всего размаху шлепнув себя кулаком по лбу. В кулаке был зажат осколок горлышка, тонкое стекло рассекло бровь. Иноземцев подскочил и, ухватившись за рассеченное место, зашипел от боли.
Оттер кровь рукавом, кое-как нацепил жилет (получилось наизнанку). Сюртук надевать не стал, просто скомкал, сунул под мышку и поспешно стал подниматься. Но сегодня все было не слава богу — на пятой ступеньке нога соскользнула, и он едва не рухнул. Большой ржавый гвоздь разодрал рукав сорочки.
Весь в пыли, в изодранной одежде, с расшибленным лбом, он помчался в палату, где давеча вытряс на пол содержимое медицинского чемоданчика. Нашел драгоценный даурицин, стал заталкивать инструменты обратно, но те не желали помещаться. Тогда он завернул часть в сюртук, схватил все в охапку и уже было направился к двери, как на пороге появилась фельдшерица — немолодая особа с темной косой, спускающейся из-под белой косынки.
— Где у вас здесь лаборатория? — выдохнул доктор.
— Напротив аптеки-с, — учтиво ответила та, нисколько не смутившись, не удивившись и не испугавшись. — Идемте, я покажу.
Лицо ее было до того спокойным, словно ей каждый день приходилось видеть, как доктора, между прочим окончившие академию, и не бог весть какую, а Императорскую военно-медицинскую, носятся, будто полоумные, в перепачканном жилете наизнанку, с рассеченной бровью, с чем-то бесценным, завернутым в пыльный сюртук. Она ни о чем не спросила, а Иноземцев и рад был.
