— Конечно, Иван Несторович, конечно! — положил Делин руку на плечо ординатора. — Доверьтесь мне. Очень скоро все разрешится. Я уверен, вы будете удивлены.
Собрались быстро. Алмазы пересыпали в холщовый мешок, а тот упаковали в саквояж. До железной дороги решили ехать в карете исправника без конного эскорта, инкогнито. Начальник уездной полиции облачился в партикулярное платье, с собой взял филера Хольцова, из Петербургского Охранного отделения, того, что выследил Иноземцева еще на вокзале. Ему велели надеть тулуп, на голову нахлобучить картуз — будет ямщиком. Конные в военных шинелях и мерлушковых шапках, что обычно сопровождали экипаж начальника уездной полиции, непременно бы привлекли нежелательное внимание. Никто ведь и не знал о ценном грузе. Для сего случая исправник и револьверы приготовил.
Отбыли на следующий день. Ехали молча; Иноземцев продолжал хмуриться и все думал, что же теперь делать. Не исключено, что перед государем придется ответ держать. И как ему обо всем поведать? Мысленно пересказывал себе все от самого начала до сегодняшнего дня, вздыхал. Пытался порой заговаривать с Кириллом Марковичем, исподволь подступаясь к нему с вопросами, но тот, по всей видимости, не желал ничего обсуждать с доктором, отнекивался. То принимался дороги бранить, то с тоской восклицал, отчего сейчас не декабрь, тогда б на санях отправились, быстрее б вышло, или с Хольцовым начинал переговариваться, многозначительно подмигивая и делая всевозможные знаки Иноземцеву за спиной «ямщика». Нельзя было об алмазах говорить.
Так и ехали. От станции к станции, от деревни к деревне. Для ночевки брали одну комнату на двоих: один спит, другой с оружием под рукой стережет и глаз с саквояжа не спускает. Филер из охранки тоже был вооружен и всегда начеку, если со двора опасность явится — тотчас же оповестит выстрелом.
Но нелегко было передвигаться по уезду, где Кирилла Марковича едва ль не все в лицо знали по недавнишнему его объезду по станам. Тогда он в каждой деревне останавливался, жалобы разбирать. Теперь этих жалоб меньше не стало, исправника то и дело дергали, вызывали, а бывало, и ночью прошениями сон тревожили. Один раз даже воришку поймали прямо на станции, где они остановились, пришлось разбираться. Иноземцев тоже на шум выскочил, спросонок позабыв обо всем на свете. Делин увидел его, кулаками замахал: вертай назад, дурень, алмазы стеречь.
В такой безобразной суматохе и добрались до границы, где кончался Т-ский уезд и, следовательно, кончалась власть Кирилла Марковича.
Но именно тогда и суждено было произойти величайшему несчастью.
До деревни Л-во — последней в Т-ском уезде да и в Т-ской губернии — оставалось не больше версты. Проезжали поля, покрытые зыбкой порошей, вокруг никого. Иноземцева укачало, и стал клонить голову набок, клюя носом. Вдруг Делин принялся дергать его за плечо.
— Просыпайтесь, Иван Несторович, — прошипел он заговорщицким шепотом, — просыпайтесь. Наденьте ваши окуляры — настало время сюрпризов.
И приказал филеру осадить чубарых.
Остановились, ждут. У Делина вид такой, будто у борзой, напавшей на след: глаза сверкают, прищурены, усы торчком, руки потирает. Иноземцеву, ясное дело, ничего не ясно. Он с тревогой глядел на исправника, шепотом спрашивал, что стряслось. Но едва открывал рот, исправник принимался шикать:
— Тише, всю операцию мне сорвете. Сейчас по сценарию вы должны спать, потому сидите тихо.
Хорошо. Операция так операция. Иноземцев сидел, старался не двигаться, но сердце так стучало, что, казалось, его слышно в соседней губернии. Ладно сердце, так руки тряслись, коленки ватными сделались — стыдно.
Прождали четверть часа, прождали час, следом два. Уже и солнце стало клониться к закату, окрасив небо в кроваво-красный, но обещанного сюрприза все не видать. Делин занервничал. Сначала это было заметно по его напряженному лицу, следом подключились руки — они то сжимались в кулаки, то разжимались. Иноземцев посмел послать вопрошающий взор.
Но взор оказался столь красноречивым, что возымел на исправника странное действие.
Он встревоженно спохватился, кинулся к саквояжу с алмазами, трясущимися пальцами растерзал замок, распахнул холщовый мешок и замер. Вмиг краска сошла с его светлоусого лица. А через мгновение он запустил руку внутрь и вынул оттуда пригоршню серых придорожных камней.
Иноземцев не сразу оправился от изумления, прежде чем выдавил:
— Что это?
Тут исправник взорвался, как ящик с нитроглицерином.
— И вы смеете спрашивать, что это? — взревел он.
— Я действительно не понимаю. — Иноземцев автоматически сунул руку в саквояж, но тоже достал пригоршню совершенно обыкновенных, пыльных придорожных камней, кусков глины и гальки. Потом еще и еще. Вынимал, в бездумном непонимании роняя их на пол кареты, пока Делин не вырвал из рук саквояж и не пнул в сторону.
— Да вы понимаете… да вы мне всю операцию сорвали… да на вас понадеяться… — задыхался тот, бледнея и краснея.
— Да что же стряслось, бога ради, объясните? — вскричал Иноземцев.
— Как? — прокричал Делин, возведя руки к потолку. — Ка-ак? Все-то вы, все вы недоглядели! Больше ж некому. В облаках летаете, вот и проворонили… А-а, что с вас взять, — замахнулся было, но тотчас как-то разом ослабел. Откинулся на спинку, расширил воротничок и галстук, вздохнул.
— Под суд у меня пойдете! Или по меньшей мере в желтый дом упрячу. Как можно было? Как можно? Не-ет, не прощу. Так проучу — быстро отучитесь дурачка изображать.
Иноземцев бросился спрашивать: о чем он? за что под суд? Но Делин демонстративно отвернулся и ни слова больше не сказал. Его лицо стало непроницаемой маской отчаянной ненависти.
Глава XVIII. Желтый дом
После того как драгоценные камни обернулись простыми придорожными, Иван Несторович потерял всякую веру в здравый смысл. Разум уперся в тупик и подобно часовому механизму, у которого кончился завод, замер. Замер и не в ожидании даже, не в надежде узнать, а что же дальше, — просто иссякла его способность давать оценку событиям. Но Делин, кажется, имел на уме некие свои соображения и прерывать путешествия не намеревался — до Петербурга придется добраться и лично перед Петром Васильевичем, начальником отделения для производства дел по охранению общественного порядка, отвечать и за клад, и за озеро, и за потерянные алмазы. От правосудия не отвертеться, следовавший рядом филер не даст и слова утаить.
Спустя три дня пути Иноземцев не выдержал и опять стал подбираться к исправнику с вопросами: что за сюрприз был да чего ожидали-то среди поля? Но тот сразу принимался нервно дрожать, белеть и кричать, мол, отвечать ему на глупые вопросы будет начальник Департамента полиции или даже сам государь.
Вот так и доехали до чугунки, до нижегородского вокзала, так и до Москвы, а следом и до Петербурга добрались. Росла в душе Ивана Несторовича тревога. А когда на перроне в столице встретил их нахмуренный и насупленный Заманский с толпой чиновников в синих мундирах, понял Иноземцев, что пощады ждать нечего — влип по самые уши.
