— Палкин Генрих Робертович, адвокат господина Краснова, — активно включился в процесс респектабельный господин в очках. — На каком основании вы допрашиваете моего подзащитного? Вы назначены следователем по его делу? Я бы хотел ознакомиться с этим распоряжением.
— А, так это, значит, у нас адвокат? Приятно познакомиться, — продолжая разыгрывать «накал страстей», ответил Гуров. — С таким подзащитным вас можно только поздравить. Нигде не теряется. Мало того что на воле никогда без дела не сидит, он и в тюрьме своего не упускает. А, Женя? Чего молчишь? Адвокат твой в курсе, чем ты здесь в свободное от баланды время занимаешься? Как сокамерников своих на тот свет по заказу отправляешь? Не с этих ли гонораров таких дорогих «защитников» оплачиваешь?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — произнес Краснов, после чего обратился к Палкину: — Генрих Робертович, меня на очную ставку вызвали с нарушением всех правил. Я жалобу хочу подавать.
— Обязательно подадим, — гневно сверкнув очками в сторону Гурова, заверил Палкин. — И за нарушение правил, и за клевету. Что вы себе позволяете? По какому праву выдвигаете против моего подзащитного эти гнусные обвинения? Вы можете доказать свои слова?
— Докажу, не волнуйтесь, — постепенно «остывая», ответил Лев. — Пишите свои жалобы. Бумага все стерпит. А ты, Витя, смотри, — обратился он к Каретникову. — У тебя шансы еще есть. Непосредственно в убийстве ты не участвовал, вина твоя, можно сказать, только косвенная. Так что тебе по одной статье вот с ним идти просто глупо будет. Так что очень советую подумать. Ему так и так по полной впаяют, а ты чистосердечным признанием участь свою можешь серьезно облегчить. Думай! — Он повернулся в направлении двери и выкрикнул: — Уведите!
В комнате появились охранники, и под протестующие возгласы Палкина, утверждавшего, что Каретников необходим ему как «свидетель» для составления жалобы, Витю увели.
— Вы, по-видимому, хотите пообщаться со своим подзащитным? — уже совершенно спокойно обратился он к возмущенному до глубины души адвокату. — Так у нас для этого есть специальные помещения. Я сейчас распоряжусь, вас проводят.
— Мне не нужны никакие специальные помещения! — брызжа слюной, вопил Палкин, будто «заразившись» от полковника неким вирусом повышенной эмоциональности. — Мне необходимо составить документ. Он необходим для предоставления в вышестоящие инстанции. Вы превысили полномочия! В отношении моего подзащитного допущены грубейшие нарушения! Мы будем жаловаться!
— Желаю вам всяческих успехов, — произнес Гуров, выпроваживая беспокойного гостя из комнаты для допросов. — Сейчас вас проводят в отдельную комнату, где вы спокойно и без помех сможете обсудить со своим подзащитным все детали своей очередной жалобы на меня. Ребята, забирайте его, — выглянув в коридор, сказал он ожидавшим возле двери охранникам. — Больше не нужен.
Первая часть задуманного плана была выполнена. Фактор неожиданности использован по полной, смятение в ряды противника внесено. Теперь можно было приступать ко второму акту рискованного спектакля.
Выяснив, куда шли «космические» наценки на продукцию «Авиаграда», Гуров уже не сомневался, что за загадочной «эпидемией самоубийств», поразившей семью Дмитрия Рябова и кое-кого из тех, кто близко с этой семьей общался, стоит чиновник Генштаба Владимир Михалев. Но вместе с тем он понимал и то, что добыть «неопровержимые доказательства» на человека такого уровня и защищенности практически нереально. И дело даже не в том, что у него почти не оставалось времени. Михалев ни в чем не участвовал сам, все делал чужими руками и, следовательно, лично нигде не мог «засветиться».
К убийству Прыгунова он мог быть причастным максимум как инициатор. В деле Рябова, вполне возможно, выступал как заказчик, но и в этом случае «своими руками», конечно же, ничего не делал. Даже если он находился в машине, которая в тот вечер приехала за Рябовым, это практически ничего не дает.
Как доказать, что он был там? Кто вообще сказал, что в тот вечер за Рябовым приезжала какая-то машина? Камеры зафиксировали только то, как он вышел из подъезда и пешком отправился в неизвестном направлении.
Любой мало-мальски опытный адвокат, хоть тот же Палкин, как дважды два докажет, что он взял такси и поехал на кладбище, чтобы отправиться на тот свет следом за любимой женой и дочерью.
Доказательств и улик на Михалева не было, и, чтобы они появились, нужен был некий непредсказуемый ход, который спровоцировал бы его на ошибку. Заставил бы проявить себя, выйти из тени и совершить такой поступок, который явился бы одновременно и доказательством, и уликой.
Именно этим непредсказуемым ходом и были «скоропалительные» аресты, совершенные полковником. Как руководитель следствия, он мог производить задержания, но хорошо понимал, что, не предъявив «фигурантам» конкретных обвинений, очень скоро вынужден будет их отпустить.
Поэтому в стратегии полковника аресты были лишь начальным этапом. Их задача заключалась в том, чтобы заставить Михалева нервничать и побудить его к поискам выхода их создавшегося положения.
Если противник продолжал бдительно отслеживать все действия Гурова, значит, об арестах «наверх» уже доложили. Несомненно, весомый вклад в информационную копилку вскоре должен будет внести и адвокат Палкин. Гуров не сомневался, что он приставлен к Краснову по инициативе Михалева и напрямую контактирует с ним. Сообщение о том, что на очной ставке с Каретниковым прозвучала уважаемая фамилия сотрудника Генштаба, несомненно, должно будет произвести на «босса» неизгладимое впечатление.
Вот тут-то Лев и собирался вновь выступить на сцену, чтобы подсказать «тайному другу» несложное и эффективное решение проблемы. Но поскольку Михалев предпочитал соблюдать инкогнито, то и он в этом случае намеревался действовать не лично, а через посредника.
— Приведите Соломина, — выглянув в коридор, велел охране Гуров.
Через несколько минут напротив него сидел подтянутый мужчина средних лет, о прекрасной физической подготовке которого без труда можно было догадаться даже не зная, что в прошлом это — боец спецназа.
— Здорово, Актер! — произнес Гуров. — Вот и свиделись.
— За что меня арестовали? — не отвечая на приветствие, спокойно поинтересовался тот.
— Вопрос неправильный. Не «за что», а «для чего». Но об этом после. Сейчас у меня к тебе другой разговор. В прошлую нашу встречу я уточнять не стал, другим был занят. А сейчас что-то любопытство разобрало. Ты как в банде-то оказался? Вроде такой со всех сторон положительный. Боец спецвойск, награды имел. Что случилось?
— При чем здесь это?
— Снова неправильно, Виталя. На допросах полагается отвечать на вопросы, а не задавать их. Уж ты-то должен знать, не впервой. Так как оказался в банде?
— Сбился с пути истинного.
— Вон оно что! С пути, значит, сбился. А потом, стало быть, обратно на путь вернулся? У тебя ведь после этого случая, насколько я знаю, «приводов» больше не было?
