– И ты всех убиваешь?
– Не всегда это нужно. В межсемейных и межродовых спорах достаточно провести справедливый суд.
– И это тоже делаешь ты?
– Это работа любого защитника.
– Но… – Питер вздохнул. – Но, Корнелий, неужели тебе нравится жить среди молоканов? Ведь это же не люди, даже жулики в наших городах выглядят лучше приморских орков.
Корнелий снова улыбнулся и посмотрел на реку, где на мелководье резвились два кулика.
– В какой-то мере я такой же невольник, как и ты. Тебя удерживают силой, а меня моим прошлым злом.
Поняв, что говорит слишком сложно, Корнелий решил пояснить:
– Я пытался уйти несколько раз, но все мои дороги закрыты, я подхожу к первому перекрестку и не знаю, куда повернуть. У меня забрали память о моем прошлом.
– Кто?
– У приморских и горных орков есть свои колдуны, которые умеют привязать к семье невольника, которого невозможно удержать силой.
– Так ты заколдован?
– Что-то вроде этого. Я много лет убивал без меры: сначала был солдатом в армии прежнего императора, отца Рамбоссы, потом ушел в наемники, но мне все время казалось, что я должен достигнуть большего. Все закончилось в землях орков титулом «всадник Хиввы».
– Всадник Хиввы… – зачарованно повторил Питер.
– Я был страшнее самого кровожадного туранского князька, которые кичатся друг перед другом количеством отрубленных голов.
– И что же, теперь ты никогда не найдешь своих родных и свой дом?
– Дом? – Корнелий вздохнул. – Нет, едва ли я найду дом или каких-то родственников. Мне уже много лет, Хивва платила мне за верность молодостью.
– Сколько же ты живешь, Корнелий?
– Наверное, уже больше ста лет.
Он вздохнул и принялся чертить на песке какие-то фигуры.
– А ты говоришь – дом. Мой дом едва ли уцелел, но вот земля должна остаться, может быть, там такая же речка, холмы и лес. Ну, и самое главное – память. Если прежняя, ранняя память вернется ко мне, я стану другим человеком. Я увижу небо над головой и облака.
– А что ты видишь сейчас? – осторожно спросил Питер, невольно посмотрев на небо.
– Я вижу черные тучи, которые вот-вот обрушатся, и тогда мне себя уже никогда не вспомнить. Год назад мне было видение, будто я стою в центре лабиринта и не могу вспомнить, как из него выбраться. Долго стоял, а потом появился какой-то мальчик. Он подошел, молча взял меня за руку и повел по коридорам.
– И что потом?
– Потом я увидел солнце. А этот мальчик… Думаю, это был ты, Питер.
– Я?
– Конечно. Если я дам тебе в руки способность защитить себя, это будет благое дело, возможно, за это небеса приоткроют мне нужную дверь, укажут путь из лабиринта.
Они посидели еще, потом Корнелий поднялся.
– Как твои раны?
– Я уже ничего не чувствую.
– Тогда тебе пора идти в реку.
Питер встал и поспешил за своими корзинами. Когда он уже заходил с ними в воду, Корнелий сказал:
– Это я предложил Лусху взять плеть.
– Я знаю, – ответил Питер. – Догадался позже.
– И что ты об этом думаешь?
– Я думаю, ты знаешь, что делаешь.
Сказав это, Питер стал заходить на глубину, чувствуя, как теплые струи треплют штанины и полы рубахи.
Перебравшись через реку, он пришел к поваленному дереву и, достав из-под него башмаки, принялся обуваться.
На мгновение ему показалось, что он падает назад, в какую-то бездонную пропасть. Ощущение было таким отчетливым, что Питер закричал и, упав, покатился по траве, чтобы поскорее почувствовать твердую землю и… рассеять разрушавшую его силу страха.
– А ты смышленый, Питер Фонтен… – прозвучал голос незнакомца, стоявшего с другой стороны поваленного дерева. Он был похож на тех троих, что так неожиданно появились вчера во дворе и до беспамятства напугали Бриана. Те же длинные одежды, тот же опущенный капюшон, скрывающий половину лица.
– Кто вы? – спросил Питер, с беспокойством поглядывая на оставленные возле дерева корзины.
– О, твои лягушки! – Незнакомец улыбнулся, по его длинному плащу побежали синие искры. – Я не трону их, обещаю.
– Что вам от меня нужно?
– Просто скажи – зачем к тебе вчера приходили гости?
– Они напугали моего товарища и все время спрашивали, кто я такой.
– И что ты ответил? – спросил незнакомец, и Питер почувствовал, как мокрая одежда на нем начинает сдавливать тело.
– Только то, что уже знаете вы – я Питер Фонтен. И отпустите меня, пожалуйста. – У Питера стеснилось дыхание – мокрая рубашка пеленала его все туже. – Я ничем не могу вам помочь! – в отчаянии закричал он и схватился за ветку куста. В то же мгновение со всего куста осыпались листья, а кора полопалась и стала сворачиваться в жгуты.
Одежда сразу просохла и стала свободнее.
– Кто научил тебя этому фокусу?
– Корнелий, – нехотя ответил Питер.
– Этот убийца теперь творит добрые дела? – Незнакомец усмехнулся. – Что ж, прощай, Питер, может, в другой раз я снова навещу тебя. И… не пытайся мне лгать, никогда не пытайся, я всегда достану тебя, где бы ты ни прятался – у меня длинные руки.
– Я помню, – ответил Питер, невольно дотрагиваясь до горла. – Мы ведь встречались.
– Не думал, что запомнишь меня.
Незнакомец повернулся и, сделав шаг, растворился среди кустов.
Питер подождал еще немного, осторожно приблизился к корзинам и, подхватив их, заспешил по тропе в сторону свинарника. Он то и дело оглядывался и решил больше не прятать башмаки под этим деревом.
У свинарника его, запыхавшегося от спешки, встретил улыбающийся Бриан.
– Ты знаешь, Малой, сегодня был жаркий день, но все обошлось! Я не падал, не видел никаких страшных фигур, полагаю, моя болезнь отступила, а может, ее и вовсе не было. Что ты на это скажешь?
Питер поставил корзины под навес и, утерев со лба пот, оглянулся на темнеющий лес. Все время, пока он шел по тропе, ему казалось, что незнакомец продолжает следить за ним из чащи.
– О чем ты? – спросил он рассеянно.
– О своем недуге, который ты во мне приметил.
– Ах вон ты о чем! – Питер сел на скамью. – Думаю, это временный недуг, просто недомогание.
– Правда? Вот спасибо!
Бриан был счастлив, теперь ему не грозило быть съеденным свиньями.
– Принес? – спросил Ланкер.
– Принес, – ответил Питер.
