— Как погиб? — встревожился Аркадий Александрович.
— Убили. На квартире у Анджея, куда мы вернулись
прикончить поляка, была засада.
Мы, кажется, сумели двоих убрать, но Леший погиб.
— Ты сам видел его труп? — встревоженно спросил
Аркадий Александрович. — Учти, что это очень важно. Он может нас выдать.
— Леший никогда нас не выдаст, — презрительно
сказал Седой, — и живым тоже его взять нельзя. Говорю, что он убит,
значит, убит.
— А остальные? — уточнил Аркадий Александрович.
— Все в порядке, — нехотя подтвердил Седой, —
они уже ничего не расскажут. Там еще баба была и телохранитель Анджея. Ну Леший
и их, в общем… — Говорить об убийствах не хотелось. Было отчасти стыдно и
отчасти неприятно, словно он превратился в настоящего мясника, деловито
перерезающего горло своим жертвам. Или в палача, равнодушного к человеческим
страданиям.
— Ясно, — подвел итог Аркадий
Александрович. — У нас мало времени. Через полчаса вы с Кариной должны
быть в депутатской комнате в Шереметьево-1. Там передашь первую капсулу. Но
только тогда передашь, когда увидишь, что самолет действительно готов. Ты меня
понял?
— Не нужно повторять. Я не придурок, — зло
огрызнулся Седой.
— В семнадцать тридцать самолет должен быть на взлетной
полосе, — подвел итог Аркадий Александрович, — но не торопитесь с
вылетом. В любом случае нам нужно задержать самолет еще хотя бы на час.
По-моему, они так напуганы, что управились быстрее, чем мы думали.
— Это еще неизвестно, — рассудительно сказал
Седой, — когда улетим, будет ясно.
— Возьми капсулу, — предложил Аркадий
Александрович, — и будь осторожен. Очень осторожен, Седой. От твоей
поездки зависит сейчас вся операция. Петя, отдай ему капсулу.
Петр Бармин открыл стальной чемоданчик, специально
изготовленный для такого случая, и вытащил одну капсулу. И хотя он чуть
приоткрыл чемоданчик, тем не менее Седой успел заметить, что там находилось
всего две капсулы. Он протянул руку и просто забрал капсулу, словно это был
обычный патрон.
— Осторожнее! — страдальчески крикнул Аркадий
Александрович, испуганно взглянув на Седого. — Ты ведь должен все
понимать.
Это же капсула.
— Ничего. — Он зажал капсулу в руке и только
потом, вспомнив, спросил: — Что за неприятности у вас были?
— Они засекли нашу фирму. И наш домик тоже засекли.
Похоже, мы все-таки не до конца просчитали их действия, Седой. Они смогли
засечь мой разговор с Германией через спутники. Видимо, поняли, что в машине
два телефона, и засекли обе линии связи.
— Этого не может быть, — нахмурился Седой. —
Если он не звонил по этому телефону, то этого не может быть. Они ведь не могли
прослушивать все сотовые мобильные телефоны Германии.
— Они это сделали, — зло заявил его
собеседник, — хорошо еще, что наш друг позвонил по обычному телефону и
предупредил меня.
Иначе мы бы сейчас здесь с тобой не разговаривали.
— Неужели вы не предусмотрели и такой вариант? —
спросил Седой.
Аркадий Александрович довольно улыбнулся.
— А ты как думаешь? Конечно, предусмотрели. Но говорить
об этом раньше времени я не хотел. Пусть будет для них сюрпризом.
— Ко мне больше ничего нет?
— Нет. Но будь осторожен. Они захотят тебя даже арестовать.
Держись твердо. Заяви, что если они не пропустят тебя к самолету, то будет
очень плохо. Мы взорвем оставшиеся две капсулы.
— Понятно.
— У меня с собой два сотовых телефона.
Они зарегистрированы на другие фирмы и пока чистые. Держи
все время при себе свой телефон. Я позвоню и поговорю с тобой ровно в пять
двадцать. Только учти, что разговор будет коротким и я сразу выброшу свой
телефон в мусорный ящик, чтобы они не смогли меня засечь.
— Надеюсь, что вы так и сделаете.
— И езжайте очень осторожно. Постарайтесь не попасть в
аварию.
— До свидания. — Он отвернулся и зашагал к своей
машине, даже не попрощавшись.
— Хам, — сказал с презрением Аркадий
Александрович, когда Седой отошел достаточно далеко и не мог его услышать.
Держа в руках капсулу, Седой перешел улицу. За спиной
послышался резкий скрип тормозов. Высунувшийся из грузовика водитель яростно
махал ему рукой. Седой, не оборачиваясь, шел к своей машине. За рулем сидела
Карина, внимательно смотревшая на него. Он подошел к автомобилю, сел рядом с
ней, захлопнул дверцу.
— Как дела? — спросила она. Вместо ответа он
показал ей капсулу. Она невольно поежилась, словно в салон машины вползла
ядовитая змея.
— В аэропорт Шереметьево-1, — устало сказал он.
Она повернула ключ. Машина выехала из переулка. Через несколько минут он вдруг
спросил: — Ты не передумала? Еще все можно отыграть назад. Ты просто выйдешь из
машины, и все.
Она взглянула на него и, закусив губу, ничего не произнесла.
И вдруг резко нажала на тормоза, да так резко, что он едва не разбил себе лицо.
Сзади послышался отчаянный визг тормозов. Они едва избежали аварии.
— А ты хочешь, чтобы я ушла? — спросила она, глядя
ему в глаза. Молчание длилось вечность. Сзади неистовствовали водители, ревели
клаксоны, кричали люди.
— Нет, — наконец сказал Седой, — я не хочу,
чтобы ты уходила.
Она чуть улыбнулась и снова взялась за руль. Он посмотрел на
капсулу. Она была такая маленькая. Хрупкая. В ней была какая-то жидкость.
Обычная жидкость, как вода из ручья в детстве. Он подумал, что можно разбить
капсулу вот здесь, сейчас. Разбить ее ко всем чертям в этом огромном чужом
городе, так и не ставшем ему родным.
Много лет назад он приехал сюда полный надежд и радужных
планов. Теперь не оставалось ничего. Ни надежд, ни планов. Была только эта
белая трубочка — капсулы и трупы…
Много трупов вокруг. Он давно перестал считать эти трупы,
понимая, что ничего изменить уже нельзя. После Афганистана он не верил никому.
И виновата в этом была не война.
Скорее в этом виновато было то чувство потерянности и
одиночества, которое он испытал, вернувшись с войны. Может быть, Карина могла
помочь ему именно тогда. Но теперь…
Теперь в руках по-прежнему была капсула, позади были трупы,
а впереди была неизвестность. Он сжал зубы. Хорошо бы разбить эту капсулу прямо
сейчас, с холодным отчаянием подумал он. И тогда первой жертвой этого ЗНХ
станет он сам. Может, в этом и будет высшая справедливость.
Москва. 16 часов 10 минут
Полковник Борисов приехал в больницу к Панченко, когда
закончили оперировать Ваганова. Врачи не давали никаких шансов на его
выздоровление, утверждая, что все решится в ближайшие несколько часов. Борисов
прошел в палату к Панченко, где лежал раненый офицер. Несмотря на уговоры,
лечащий врач дал ему всего пять минут.
