Не забывай об этом. Мы с тобой отвечаем и за их жизни тоже.
— Вы хотите, чтобы я прокладывал курс на Либерию?
— Я хочу, чтобы ты все время думал о наших пассажирах,
Хосе. Это очень важно.
— Они убили Мануэля.
— Я помню.
— И вы хотите им помогать?
— Я хочу спасти жизни наших пассажиров.
— Но вы им помогаете.
— Абстрактный героизм, Хосе, хуже всего.
Нельзя быть героем за чужой счет.
— Речь идет и о наших жизнях, — повысил голос
Хосе.
— Речь идет о людях, — возразил командир
корабля, — я отвечаю за их жизни, пока я командир авиалайнера. Значит,
берем курс на Монрови.
— Хорошо, — обиделся второй пилот.
— Хосе, — позвал его через минуту командир.
— Да, капитан.
— Когда первый террорист вошел в кабину, он посмотрел
на приборы. Я видел его взгляд, Хосе. Он профессиональный летчик. Это сразу
чувствуется. Он смотрел на основные приборы.
Высота, скорость, курс. Он знал, куда нужно смотреть. И этот
знает. Может, он не знает испанского языка, но, если я начну передавать
сообщение, он сразу поймет.
— Я понял, командир.
В кабину вошел Альберта, показавший Виктору, чтобы тот вышел
отсюда. Виктор, вздохнув, вышел из кабины. Ему порядком надоел испанский язык,
на котором говорили пилоты и в котором он понимал всего несколько слов.
В салоне бизнес-класса его ждал Переда.
Самолеты, совершавшие рейсы в Кению, обычно имели два
салона: бизнес-класса и экономкласса. В первом салоне традиционно размещались
пассажиры бизнес-класса. Переда сидел на последнем сиденье, положив автомат
рядом с собой. Виктор подошел к нему, сел в кресло.
— Наша влюбленная парочка удобно устроилась в другом
салоне, — усмехнулся Переда, — я, правда, предупредил, чтобы они
следили за пассажирами, а не друг за другом. Ну как там наши пилоты?
— Болтают как заведенные.
— Это нервная реакция, — усмехнулся Переда, —
я когда в первый раз увидел убитого, весь день плакал. А потом ничего, пришел в
себя. И все было нормально.
— Когда мы будем в Либерии?
— По моим расчетам, часа через полтора.
Пока все идет нормально, Виктор. Главное — вовремя сесть.
Через полчаса, когда пересечем границу Гвинеи, нужно будет объяснить Барселоне,
куда именно мы летим. Они должны знать, что мы захватили самолет.
— Как у наших там, в Москве? — спросил Виктор.
— Не знаю. Мы договорились звонить только точно по
времени. И не разговаривать.
Я звоню каждые два часа и спрашиваю какую-нибудь аптеку или
библиотеку. Если мне говорят, что я не туда попал, значит, все в порядке.
Если говорят, что я ошибся, значит, конец. Но пока все идет
нормально. Твой сотовый телефон работает здорово. Это гениальное изобретение,
такие вот телефоны. Можно говорить из самолета, из Африки, из Антарктиды.
Просто гениально. Это уже двадцать первый век, Виктор. Мы сегодня приближаем
двадцать первый век.
«Какой-то он слишком восторженный, — неприязненно
подумал Виктор. — Может, из-за близости завершения всей операции и радости
обладания гигантскими суммами он так волнуется?» И словно в ответ на его мысли
Переда вдруг сказал:
— У меня ведь было тяжелое детство, Виктор. Нас
вывозили под бомбами самолетов Франко, под взрывы наших домов. Мы все
официально стали сиротами уже в десять лет. Государство взяло нас под свою
опеку. А когда вместо одной мамы у тебя сто разных мам и все тебя ненавидят, ты
поневоле начинаешь ненавидеть весь мир. Вот что я тебе скажу, Виктор.
Самые мрачные мои воспоминания — это мое пребывание в
детском доме. Я еще тогда почти совсем не знал русского языка. Меня называли
немцем и дразнили. А когда я пытался доказать, что это не так, меня били.
Знаешь, как могут бить озлобленные войной детдомовцы, потерявшие родителей,
зачастую убитых у них на глазах. Мы были обозлены на весь мир. Как меня
били! — Он покачал головой. — А потом я научился их бить и стал
давать сдачи — Но воспоминания о моих унижениях сохранились на всю жизнь. Это в
книгах глупости разные пишут, что, пройдя через страдания и боль, человек
становится лучше и чище. Ничего подобного. Чем больше страданий, тем ужаснее
человек. Тем более ожесточается его душа.
Бедный сирота никогда не станет лордом. Даже в королевском
дворце он будет помнить о своем унижении и мстить всему человечеству — Виктор
молчал, ошеломленный речью Переды. — Мне с трудом разрешили поступить в
летное училище, — продолжал Переда, — и то только потому, что тогда в
газете «Правда» была напечатана статья о моем отце, героически погибшем
испанском коммунисте. После статьи мне разрешили стать летчиком, но летал я
только на внутренних линиях. Я был советским гражданином, но испанского
происхождения. И поэтому меня никуда не пускали. А когда впервые я попал в
Испанию десять лет назад, то просто испугался. После пустых прилавков у нас
видеть такое изобилие… И тогда я понял, что меня уже ничего не
остановит. — Он почесал подбородок, сминая свою короткую бородку, и
закончил: — И тогда я понял, что должен сделать все, чтобы вырваться из этого
дерьма.
Чтобы вырваться и стать человеком. А человеком в этом мире
можно стать, только имея доллары в кармане. Без денег в этом мире ты ноль.
Ноль без палочки. С деньгами ты палочка.
И чем больше у тебя денег, тем выше твоя палочка.
Проходившая мимо симпатичная стюардесса, стараясь не
смотреть на них, пронесла поднос с кофе дальше.
— Стой, — приказал вдруг Переда, — вернись
обратно.
Все пассажиры первого салона начали оборачиваться.
— Всем смотреть прямо, — закричал Переда, —
никому не оборачиваться!
Девушка подошла к нему.
— Мы тоже хотим кофе, — громко сказал Переда.
Девушка наклонилась, протягивая чашечку кофе. Переда смотрел ей в глаза. Она
сама открыла его столик и поставила туда одну чашку, затем вторую. У нее на
подносе осталась третья.
— Еще, — сказал Переда, глядя ей в глаза.
Она поставила и третью чашечку. Выпрямилась, чтобы уйти.
— Стой, — приказал Переда, не отрывая от нее глаз.
Он взял пистолет и поднес его совсем близко к лицу девушки. Та стояла, замерев,
только капельки пота на верхней губе выдавали ее волнение. Переда медленно
провел пистолетом по ее телу, чуть надавил на ее выступающую грудь, провел
оружие дальше. Виктор с интересом следил. Переда спускал пистолет ниже, по
бедру, по ноге. Дошел до края юбки, заканчивающейся чуть выше колен. Он
попрежнему смотрел в глаза девушки. Чуть-чуть приподнял край юбки. — В
следующий раз, — неприятно улыбаясь, сказал Переда, — кофе в первую
очередь будешь носить нам.
