— Я всегда говорил, что нельзя доверять этим бывшим
«мусорам»! — кричал он. — Это твоя идея была. Седой, с этими
кретинами.
Вот, полюбуйся, в решающий момент они оставили нас одних.
Подлецы, мерзавцы! — Он выкрикивал оскорбления с таким задором, как будто
их могли услышать оставшиеся на земле сотрудники Лося. Но постепенно он
успокоился. Ровный гул моторов благотворно подействовал на его нервы. Он встал,
подошел к ящикам с валютой и ценностями.
— Двести пятьдесят миллионов долларов, — сказал
он, заливаясь лающим смехом, — двести пятьдесят миллионов. Мы богаты,
ребята. Теперь мы очень богаты.
Абуладзе сидел в кресле, не глядя на взбесившегося от денег
Майского. Седой и Карина также не проявляли особого интереса к деньгам. А вот
остальные — Бармин, Эдик, Майский — перебирали пачки с долларами, радостно
хихикали, трогая ювелирные изделия.
— Получилось! — радостно кричал Майский. —
Все получилось!
— Мы еще не сели, — вдруг мрачно сказал Седой.
— Что? — не понял Майский. — Что ты сказал?
— Мы еще не сели на землю. Когда сядем и перепишем эти
деньги на свои имена, тогда и будем радоваться.
— Дурак ты, Седой! — убежденно сказал
Майский. — Такие деньги у нас, а ты все не веришь. Да за эти деньги можно
весь мир купить, весь мир! Теперь у тебя будет все, что захочешь.
Девочки, пардон, мадам, — обратился он к Карине, —
мальчики, если хочешь разнообразия, дворцы, замки, вино. Все. Весь мир можешь
купить.
— Вы ведь умный человек, — сказал Седой, —
вон сидит впереди полковник. Попробуйте для начала купить его.
— Его, его, — засмеялся Майский, — ты
посмотри на него внимательно. Он же грузин.
Южный человек. Ты когда-нибудь встречал хоть одного
кавказца, который откажется от своей прибыли? Да он за сто тысяч долларов свои
полковничьи погоны в Куре утопит. Ведь утопишь, полковник?
Абуладзе, морщась, взглянул на него, но ничего не сказал,
отвернувшись.
— Ты у нас гордый, значит. Может, ты князь, как все
грузины? — засмеялся Майский. — Сто тысяч тебе мало. Двести даю,
триста. Нет, пятьсот даю, но чтобы ты встал и сказал этому парню все, что ты
думаешь о своей прежней службе.
— Оставь его, — равнодушно сказал Седой, впервые
обращаясь к Майскому на «ты», — это просто не тот тип.
— Не бывает таких людей, — покачал головой
Майский, — каждый продается и покупается. Вопрос лишь в цене. Миллион
даю, — вдруг сказал он, и все обернулись на его голос.
Очевидно, его задевало упрямство Абуладзе.
— Слушай, зачем ты глупости говоришь? — спросил
полковник. — Не надо из себя дурачка делать. Некрасиво. Ты ведь давно уже
понял, что мне твои деньги не нужны. Грязные это деньги, ворованные. На крови
они. И насчет грузин ты тоже не очень увлекайся. Мы любим заработанные деньги.
Есть, конечно, среди нас подонки, но такие деньги мужчина не возьмет.
Ты посчитай, сколько сегодня людей из-за них погибло. А ты
тут из себя коммерсанта изображаешь, миллионами швыряешься.
— Значит, миллион тебе мало? — тихо спросил
Майский. — Что же ты тогда хочешь?
— Ты такую цену дать не сможешь.
— Ха! — хмыкнул Майский. — Значит, все-таки
есть цена?
— Конечно, есть. Всему в мире есть своя цена, —
рассудительно сказал Абуладзе.
Даже Карина начала с любопытством прислушиваться к их
разговору.
— Ну да, конечно. Тебе просто нужно больше.
— Гораздо больше. Такая цена, которую ты мне дать не
захочешь.
— А ты скажи, полковник, может, дам, — заулыбался
Майский.
— Вот когда ты, Майский, и твои люди будут в камере
смертников сидеть, вот тогда я получу настоящую цену. Высшую цену за все, что
сегодня случилось.
Наступила тишина. Бык подвинул к себе автомат. Абуладзе
заметил это движение.
— Лучше ножом убить, — сказал он
равнодушно, — автомат может повредить обшивку самолета.
— Смелый ты, — мрачно сказал Майский, — и
юмор у тебя, как у висельника. А еще говорят, что грузины остроумные люди.
— Про грузин много разного говорят, —
рассудительно сказал Абуладзе, — а я тебе скажу: ты всему не верь. А вот
насчет камеры поверь.
Это действительно будет.
— Заткнись! — вскочил Майский. — Мы тебя не
для этого в самолет взяли, чтобы ты нам свои проповеди читал. Ты думаешь, я
хотел тебя вообще с собой везти?
— Знаю, что не хотел, — сразу ответил
Абуладзе, — ты свою машину ждал с друзьями.
Милицейскую машину.
— И это ты знаешь, — криво улыбнулся Майский.
— Конечно, знаю. И даже другое знаю.
Майор Сизов, который ни в чем не виноват, должен был сейчас
вместо меня лететь в этом самолете. Вы его захватили нарочно, чтобы все думали
о нем как о предателе. А на самом деле он настоящий герой.
— Так, значит. Тебе пора умирать, полковник. Ты у нас
все знаешь лучше меня.
— Работа такая у меня. Майский. Должен все знать.
Из кабины экипажа вышел Константин.
— Пролетаем Белоруссию. Они спрашивают, куда лететь.
— В Прагу, — быстро сказал Майский, метнув взгляд
на Абуладзе, — скажи, что мы летим в Прагу. И не оставляй их одних. Они
тебе что хочешь могут сделать, пока одни.
Константин ушел в кабину.
— В Праге заправимся, — громко сказал Аркадий
Александрович, обращаясь к Седому, — а потом полетим дальше. — В этот
момент раздался звонок сотового телефона. Майский достал свой второй телефон и
спросил: — Кто говорит?
— Как ваши дела? — спросил Переда.
— Все в порядке. Мы уже взлетели. Все идет по плану,
Мигель. Деньги уже на борту самолета.
Очевидно, Переда кричал от радости, если даже Майский
улыбнулся.
— А у вас как дела? — спросил он в свою очередь.
— Питер уже на борту, — доложил Переда, —
летим по графику.
— Ждите нас, — сказал Майский, — мы будем
вовремя. Главное, забрать Всеволда в Чехии. Тогда все будет нормально. —
Он закончил разговор, встал и снова подошел к ящикам с деньгами. —
Эдик, — крикнул он, — пойди и скажи, чтобы они запросили разрешение
на посадку. И передай наши позывные в Москву. Пусть предупредят чехов, чтобы
нас не трогали. Иначе не увидят своей третьей капсулы.
Эдик вскочил, бросившись в кабину экипажа. Седой молча
встал, проходя к ящику, где была еда. Принес несколько бутербродов, протянул
один из них Абуладзе. Тот не стал даже смотреть. Седой положил бутерброд рядом
на сиденье, горько усмехнулся и отошел от полковника. Майский, заметив, как он
понес бутерброд полковнику, тем не менее ничего не сказал. Карина взяла
бутерброд.
