– Девяносто слов в минуту.
– Буду знать. Она нужна мне к среде.
– Вы ее получите.
– Потребуется еще уточнить некоторые свидетельские
показания. Вам придется увидеть фотоснимки тел, они очень натуралистичны. Как
правило, Нуз дает жюри возможность ознакомиться с такими фотографиями, мне же
хотелось бы, чтобы они прошли мимо их глаз. Посмотрите, можно ли что-нибудь
сделать.
– Это будет непросто.
– Важнейшим моментом защиты явится факт изнасилования.
Необходимо, чтобы присяжным были известны мельчайшие подробности. Будьте в этом
особенно тщательны. Я дам вам ознакомиться с двумя-тремя делами, чтобы было с
чего начать. Думаю, мы сможем убедить Нуза в том, что изнасилование дочери
могло повергнуть отца в состояние некоторого помешательства.
– О`кей, что еще?
– Не знаю. Когда голова придет в порядок, придумаю еще
что-нибудь, но пока вам должно хватить и этого.
– О проделанном доложить вам в понедельник утром?
– Да, но не раньше девяти. Я ценю свои утренние часы.
– Что насчет правил в одежде?
– Вы смотритесь отлично.
– Можно в джинсах и без носков?
– У меня работает еще одна сотрудница, секретарша по имени
Этель. Ей шестьдесят четыре, толста, но, слава Богу, носит лифчик. Подумайте об
этом.
– Подумаю.
– Не хочу, чтобы меня что-то отвлекало.
Глава 27
Понедельник, 15 июля. Одна неделя до суда. За выходные
быстро разнеслась весть о том, что суд будет проходить в Клэнтоне, и городок
охватила горячка подготовки к захватывающему действу. В трех мотелях
беспрерывно звонили телефоны: журналисты и их подручные спешили заказать
номера. Кафе едва не лопались от наплыва посетителей. Команда маляров и
штукатуров принялась после завтрака подновлять и приводить в порядок здание
суда. Из тюрьмы Оззи послал несколько заключенных, чтобы подстричь обширный
газон. Старики, собиравшиеся кучками у монумента ветеранам вьетнамской войны,
только посвистывали, взирая на царившую в центре города суматоху. Полицейский,
надзиравший за общественным порядком, вежливо попросил их сплевывать табак,
который они жевали, на траву, а не на тротуары. Его послали к черту. К девяти утра
в роскошной, густой траве газона уже были установлены и брызгали во все стороны
водой поливальные фонтанчики.
В десять температура поднялась до девяноста двух градусов по
Фаренгейту. Торговцы в выходивших на площадь лавочках распахнули свои двери
навстречу знойному влажному воздуху, справиться с которым внутри их заведений
вентиляторам было явно не под силу. Сейчас они ожидали указаний из Мемфиса,
Джексона и Чикаго относительно списка тех товаров, которые, начиная со
следующей недели, можно продавать по специальным ценам.
Нуз позвонил Джин Гиллеспи, клерку окружного суда, и
уведомил ее, что она отвечает за подготовку присяжных. Джин должна была выслать
сто пятьдесят повесток кандидатам в члены жюри присяжных. Защита потребовала
расширить список тех, из кого будут отобраны двенадцать заседателей, и Нуз
согласился. Джин и двое ее подчиненных всю субботу провели листая списки
избирателей и выписывая наугад имена. Следуя инструкциям Нуза, они сразу
выбраковывали тех, кому было уже за семьдесят. Имя вместе с адресом писалось на
специальную карточку. Карточек получилось ровно одна тысяча. Они были положены
в картонную коробку, из которой два судейских чиновника по очереди, не глядя,
вытаскивали карточки. Один чиновник был белым, другой – черным. Извлеченная из
коробки карточка аккуратно укладывалась на столе. Когда количество карточек на
столе достигло ста пятидесяти, коробку с оставшимися унесли, а машинистка села
печатать длинный список имен кандидатов в члены жюри присяжных для судебного
процесса «Штат против Хейли». Все делалось в точном соответствии с инструкциями
достойного Омара Нуза, хорошо знавшего, что он говорит. Если жюри вдруг
окажется полностью белым, если обвиняемого признают виновным и осудят на
смертную казнь, то в апелляции, которую подаст защита, будет дотошно разобран
каждый шаг процедуры выборов присяжных. Такое уже случалось раньше и приносило
Нузу одни неприятности. Ничего, больше это не повторится.
После того как был составлен общий список, занялись
выписыванием персональных повесток. Они пролежали в сейфе в кабинете Джин до
понедельника, когда за ними приехал шериф Оззи Уоллс. Налив ему чашку кофе,
Джин знакомила шерифа с инструкциями Нуза.
– Судья сказал, чтобы повестки разнесли сегодня между
четырьмя пополудни и двенадцатью ночи.
– Хорошо.
– Члены жюри должны явиться сюда без опозданий в девять утра
следующего понедельника.
– О`кей.
– В повестках не указано ни название дела, ни его суть, и
сообщать об этом что-либо членам жюри не допускается.
– Думаю, им самим об этом все известно.
– Очень может быть, но так настаивает Нуз. Разнося повестки,
ваши люди должны держать язык за зубами. Имена и фамилии будущих присяжных
являются конфиденциальной информацией и не подлежат огласке по крайней мере до
среды. Не спрашивайте почему – так приказал Нуз.
Оззи взвесил в руке пачку повесток:
– И сколько же их здесь?
– Сто пятьдесят.
– Сто пятьдесят! Для чего так много?
– Дело-то какое большое. Нуз приказал.
– Все мои люди окажутся занятыми этим.
– Мне очень жаль.
– Ну да ладно. Если это то, чего хочет его честь...
Оззи вышел, а через несколько мгновений на его месте уже
стоял Джейк и заигрывал с молоденькими секретаршами, улыбаясь Джин Гиллеспи.
Пройдя следом за ней в кабинет, Джейк прикрыл за собой дверь. Джин уселась за
свой стол и погрозила Джейку пальцем.
– Я знаю, для чего ты здесь, – сурово проговорила она. – Но
ты этого не получишь.
– Дай мне список. Джин.
– Я не могу, Джейк. Неужели ты хочешь, чтобы у меня были
неприятности?
– Дай мне список, Джин.
– До среды – нет. Так приказал Нуз.
– Почему до среды?
– Не знаю, но Омар настаивал на этом.
– У тебя не будет никаких неприятностей, потому что никто ни
о чем не узнает. Тебе же известно, как я умею хранить тайны. – Теперь Джейк не
улыбался. – Джин, дай мне этот чертов список.
