– Ясно. Значит, ты с подзащитным будешь сидеть в
одиночестве, окруженный силами зла, лицом к смерти.
– Да, что-то вроде этого.
– Мой отец тоже иногда прибегает к подобной тактике.
– Рад, что ты ее одобряешь. Ты сядешь за моей спиной, в
первом ряду, сразу позади барьера. Я попрошу Нуза разрешить тебе присутствовать
на собеседованиях с кандидатами.
– А как насчет меня? – поинтересовался Гарри Рекс.
– Нуз от тебя не в восторге, Гарри, да и раньше никогда не
был. Если я попрошу его сделать то же самое для тебя, с ним случится удар.
Будет лучше, если ты притворишься, что мы вообще незнакомы.
– Вот спасибо.
– Но нам очень понадобится ваша помощь, – повернулась к нему
Эллен.
– Не в большей мере, чем нам – ваша, мадам.
– А потом, мы всегда можем вместе выпить.
– Текилы.
– Только не здесь, – наложил свое вето Джейк.
– Ну что ж, подождем перерыва на обед, – отозвался Гарри
Рекс.
– Мне нужно, чтобы ты стоял позади секретаря, валяя по
своему обыкновению дурака, и присматривался к членам жюри. Попробуй опознать
их, кто есть кто. Их наберется человек сто двадцать.
– Как вам будет угодно, сэр.
* * *
Рассвет не застал национальных гвардейцев врасплох. Они уже
вовсю заново устанавливали заграждения, на всех четырех углах площади солдаты
возились около белых и оранжевых деревянных щитов, располагая их поперек улиц.
Вид у гвардейцев был напряженный, они с подозрением провожали взглядом каждую
машину, готовясь к появлению противника и ожидая хоть какого-то развлечения. Несколько
оживили ситуацию начавшие выбираться из своих фургончиков на колесах
журналисты. На бортах фургончиков и машин виднелись эмблемы приславших их газет
и телекомпаний. Была половина восьмого утра. Гвардейцы подходили к автомобилям
и сообщали представителям прессы, что стоянка вокруг здания суда запрещена на
все время процесса. Машины уползали в боковые улочки, откуда через несколько
минут появлялись на своих двоих репортеры, таща на себе камеры и магнитофоны.
Одни из них устроились на ступенях парадного входа, другие расположились
группой у задней двери, третьи заняли вестибюль на втором этаже перед дверьми,
ведущими в зал.
Мерфи, тот самый уборщик, который являлся единственным
очевидцем убийства Кобба и Уилларда, изо всех сил стараясь говорить как можно
более внятно, проинформировал журналистов о том, что зал заседаний раскроет
свои двери ровно в восемь и ни минутой раньше. У массивных створок начала
формироваться дисциплинированная очередь.
Где-то в стороне от площади останавливались церковные
автобусы, и темноликая колонна под водительством своих пастырей медленно
двинулась вдоль Джексон-стрит. Люди несли транспаранты с надписью «Свободу
Карлу Ли!» и в унисон распевали «We Shall Overcome». По мере их приближения к
площади оживали рации гвардейцев. После не занявшего продолжительное время
совещания между Оззи и полковником солдаты вновь расслабились. Оззи направил
колонну на лужайку перед зданием суда, где вся эта масса людей могла находиться
под бдительным и неусыпным надзором национальной гвардии штата Миссисипи.
К восьми часам у входа в зал уже установили металлодетектор,
и трое хорошо вооруженных полицейских, внимательными, цепкими взглядами
окидывая фигуру каждого проходящего мимо них, начали медленно запускать
толпившихся в ожидании этого момента в вестибюле людей. Внутри зала Празер
направлял входящих в тот или иной ряд по правую сторону от центрального
прохода, оставив всю левую часть для размещения кандидатов в члены жюри
присяжных. Первый ряд был зарезервирован для семейства Хейли, второй – для
художников, которые тут же принялись делать наброски внутреннего убранства зала
и развешанных по стенам портретов героев-конфедератов.
В день начала процесса Ку-клукс-клан посчитал необходимым
заявить о своем присутствии всем, но главным образом начавшим прибывать в
здание суда кандидатам в присяжные. Два десятка членов Клана в полном парадном
облачении с достоинством вышагивали по Вашингтон-стрит. Очень быстро они были
остановлены гвардейцами. Тучный полковник, перейдя через улицу, впервые в жизни
оказался лицом к лицу с одетым в белый балахон и красный островерхий капюшон
куклуксклановцем, который к тому же был на голову выше. Краем глаза полковник
заметил, как к ним с камерами наперевес приближаются писаки, и всю его
воинственность как рукой сняло. Привычный бас изменил ему, вместо него из горла
вырвался высокий, нервный и вибрирующий звук. Полковник не узнавал своего голоса.
Положение спас подоспевший вовремя Оззи.
– Доброе утро, парни, – холодно приветствовал он клановцев,
заслонив собой смешавшегося военачальника. – Во-первых, вы окружены, во-вторых,
мы превосходим вас в силе. Хотя мы знаем и то, что не имеем права воспрепятствовать
вашему приходу сюда.
– То-то же, – ответил ему мужчина, бывший у них за главного.
– Если вы проследуете за мной и будете делать то, что я вам
скажу, то никаких неприятностей у нас с вами не будет.
Следом за Оззи и полковником вся группа прошла на лужайку,
где Клану было указано место, на котором можно было оставаться до самого конца
процесса.
– Оставайтесь здесь и ведите себя спокойно, – сказал им
Оззи, – и полковник персонально проследит за тем, чтобы гвардейцы к вам не
приставали.
Куклуксклановцы согласились.
Как и следовало ожидать, вид белых балахонов привел в раж
толпу сторонников Карла Ли. Прозвучал хор слаженных голосов:
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
– Свободу Карлу Ли!
Потрясая кулаками, члены Клана разразились ответными
криками:
– Поджарим Карла Ли!
– Поджарим Карла Ли!
– Поджарим Карла Ли!
Вдоль пешеходной дорожки, которая вела к главному входу,
выстроились две шеренги гвардейцев. Еще две цепочки разделили на лужайке два
враждебных лагеря.
Прибывавшие в здание суда кандидаты в жюри присяжных быстрым
шагом проходили мимо солдат. В душе они проклинали чертовы повестки и с испугом
вслушивались в поток ругательств, которыми обменивались толпа черных и
небольшая группа белых.
