Уважаемый прокурор округа, мистер Руфус Бакли, въехал на
площадь на своем автомобиле и вежливо объяснил гвардейцам, кто он такой и что
это в данных условиях значит. Ему разрешили оставить машину на стоянке у здания
суда, там, где на асфальте краской были выписаны слова:
«Машина окружного прокурора». Репортеры сходили с ума:
должно быть, важная шишка, если его пропустили сквозь заграждения. Бакли на
минутку задержался в кабине своего потрепанного «кадиллака», давая журналистам
возможность догнать его. Когда он, хлопнув дверцей, выбрался из машины, пресса
уже окружила его. С улыбкой на лице он рассчитанно медленным шагом направился
ко входу. Прокурор оказался не в силах устоять под градом вопросов и по меньшей
мере восемь раз нарушил запрет судьи, после каждого ответа с улыбкой поясняя,
что не имеет права давать никакую информацию. Позади него вышагивал Масгроув,
неся в руке портфель «великого человека».
* * *
Джейк нервно расхаживал по кабинету. Дверь закрыта на ключ.
Эллен – внизу, работает над очередной справкой. Гарри Рекс сидит в кафе,
приканчивая свой второй завтрак и сплетничая. Карточки в беспорядке разбросаны
по столу – Джейк устал от них. Он взял в руки папку, пролистал, подошел к
высоким балконным дверям. С лужайки неслись оголтелые, озлобленные крики. Джейк
вернулся к столу, стал еще раз вчитываться в наброски своего первого обращения
к тем, кто будет держать в своих руках судьбу Карла Ли. Кое-что в тексте
требовало правки.
Джейк подошел к дивану, лег, прикрыл глаза и стал перебирать
в уме тысячи разных вещей, которыми бы с удовольствием сейчас занялся. Он любил
свою работу, большей частью он наслаждался ею. Однако бывали моменты, пугающие,
такие вот, как этот, когда ему хотелось стать страховым агентом или торговать
акциями на бирже. Даже участь налогового инспектора привлекала его больше
собственной профессии. Уж этим-то людям наверняка не приходится в критические
моменты своей деятельности мучиться от тошноты или расстройства желудка.
Люсьен учил его, что страх – это хорошо; страх был
союзником. Каждый адвокат, говорил Люсьен, испытывал чувство страха, когда
появлялся перед вновь избранным жюри и представлял ему свое дело. «Бойся, это
нормально, только не показывай свой страх». Присяжные не пойдут за адвокатом, у
которого хорошо подвешен язык, или который знает толк в туалетах, или за
каким-нибудь клоуном. Они не последуют за раскатами мужественного голоса или
попытками бороться с судьбой. Люсьен убедил Джейка в том, что присяжные поверят
тому, кто говорит правду вне зависимости от того, как он одет, насколько
красноречив и обладает ли некими сверхъестественными способностями. В зале суда
адвокат должен быть самим собой, и если уж он чего-то боится – пусть боится.
Присяжные тоже боятся.
«Подружись со страхом, – всегда говорил Люсьен, – потому что
сам по себе он от тебя не уйдет и уничтожит тебя, если ты не будешь в состоянии
его контролировать».
Страх нанес свой очередной удар по кишечнику, и Джейк,
осторожно ступая по лестнице, начал спускаться вниз, в туалет.
– Как дела, босс? – спросила Эллен, когда он заглянул к ней.
– В целом я готов. Выходим через минуту.
– Там, у дома, журналисты. Я сказала им, что вы отказались
от дела и уехали из города.
– В настоящий момент мне бы этого очень хотелось.
– Приходилось слышать о Уэндолле Соломоне?
– Что-то такое.
– Он работает в Фонде защиты заключенных-южан. Я проходила у
него практику прошлым летом. В общей сложности он принимал участие более чем в
ста делах о преднамеренном убийстве – это по всему Югу. Так вот, перед каждым
процессом он настолько заводит себя, что не может ни есть, ни спать. Личный
врач кормит его транквилизаторами, но в день начала суда никто не осмеливается
подойти к нему и сказать хоть слово. И это после сотни процессов!
– А как в таких случаях поступает твой отец?
– Выпивает пару мартини с валиумом, запирается на ключ,
гасит свет и лежит на своем столе до тех пор, пока не настанет время идти в
зал. Нервы у него на пределе, и лучше всего в такие моменты его не трогать. Но
все это абсолютно естественно.
– Значит, тебе известно это ощущение?
– Да, и очень хорошо.
– Видно, что я нервничаю?
– Видно, что ты устал, Джейк. Но ты справишься.
– Пошли. – Он взглянул на часы.
На улице к ним тут же подступили репортеры.
– Никаких комментариев, – пытался отвязаться от них Джейк,
медленным шагом переходя улицу. Вопросы, однако, не смолкали.
– Это правда, что вы собираетесь заявить о нарушениях закона
в ходе процесса?
– Пока процесс не начался, у меня нет на то никаких
оснований.
– Это правда, что вам угрожал Ку-клукс-клан?
– Без комментариев.
– Это правда, что вы отослали свою семью из города до конца
процесса?
Поколебавшись и бросив быстрый взгляд на репортера, Джейк
ответил:
– Без комментариев.
– Что вы можете сказать о войсках национальной гвардии?
– Я горжусь ими.
– Как по-вашему, есть ли у мистера Хейли возможность того,
что в округе Форд его дело будет рассматриваться справедливым и беспристрастным
судом?
Не удержавшись, Джейк покачал головой и тут же добавил:
– Без комментариев.
Полицейский, стоявший на той самой лестничной площадке, где,
залитые кровью, когда-то лежали два тела, сделал шаг вперед, наставив на Эллен
свой указательный палец:
– Кто она, Джейк?
– Не бойся ее, она со мной.
Они быстро поднялись по черной лестнице. Карл Ли в
одиночестве сидел за столом защиты спиной к залу. Джин Гиллеспи пересчитывала
прибывающих кандидатов в присяжные, полицейские рыскали по залу в поисках
чего-либо подозрительного. Джейк тепло поздоровался со своим клиентом,
специально встав при этом так, чтобы его рукопожатие и широкая улыбка были
видны всему залу. Эллен в это время доставала из портфелей папки и аккуратно
раскладывала их на столе.
