– Отлично. Если кто-то захочет вступить с вами в контакт,
поговорить о деле или вообще как-нибудь повлиять на вас, надеюсь, вы сразу
поставите меня об этом в известность. Я понятно выразился?
Кивки.
– В таком случае мы можем приступать. Прежде всего мы должны
будем заслушать вступительное слово каждого из наших юристов, то есть прокурора
и адвоката. Предупреждаю вас, что все произносимое ими не является свидетельскими
показаниями и не может рассматриваться в качестве доказательств. Мистер Бакли,
может быть, вы начнете первым?
Бакли поднялся, застегнул пуговицу своего сверкающего
пиджака из полиэстера.
– Да, ваша честь.
– Я так и думал. Приступайте.
Напротив ложи присяжных Бакли установил небольшой деревянный
пюпитр, сделал глубокий вдох и медленно пролистал страницы своего блокнота. Он
наслаждался этими короткими мгновениями полной тишины, когда все взгляды
устремлены на него одного и каждый готов с трепетом внимать всему тому, что он
сейчас начнет говорить. А начал Бакли с того, что поблагодарил присяжных за их
приезд сюда, за те жертвы, которые они согласились принести, за высокое
гражданское чувство (как будто бы у них был выбор, подумал Джейк). Он гордился
ими и считал большой честью работать с ними вместе в этом столь сложном деле.
Сейчас он выступает в роли их защитника. Его клиент – штат Миссисипи. И ему
страшно от того груза ответственности, что возложен на его плечи народом, ведь
он всего-навсего Руфус Бакли – простой сельский юрист из Смитфилда. Прокурор
говорил о себе, о своих мыслях и ощущениях, о надеждах, о том, что в душе он
возносит молитвы Создателю, прося помочь ему выполнить свой нелегкий долг и
наилучшим образом послужить народу своего штата.
Примерно то же самое Бакли говорил в начале каждого
процесса, однако нечасто ему удавалось держаться с таким артистизмом. По сути
выступление прокурора представляло собой гладкий и отполированный словесный
мусор, который вполне можно опротестовать. Джейк сгорал от желания заявить
протест, но из собственного опыта он знал, что Марабу протест не поддержит:
все-таки первое слово, а пока риторику Бакли нельзя расценить как грубое личное
оскорбление. Вся прокурорская медоточивость и дешевая искренность выводили
Джейка из себя – и главным образом потому, что присяжные вслушивались в эту
чушь и по большей части склонны были ей верить. Прокурор всегда выступал в роли
эдакого славного парня, борца со злом, стремящегося покарать преступника за его
злодеяния, убрать его с глаз людских туда, откуда он уже никому не сможет
причинить вреда. В деле обработки присяжных Бакли был мастером высшей пробы, в
первом же своем обращении к ним прокурор убедительно доказывал, что Он и Они –
Двенадцать Избранных – объединенными усилиями добьются правды и рука об руку
победят Зло. Им нужна только правда, только истина и ничего, кроме нее. Найдите
правду – и Справедливость восторжествует. Следуйте за ним, Руфусом Бакли,
народным защитником, – и вы обязательно обретете истину.
Изнасилование всегда ужасно. Он сам является отцом, его
дочери столько же лет, сколько и Тони Хейли, и когда он впервые услышал о том,
что приключилось с маленькой девочкой, у него внутри похолодело. Как он
переживал за Карла Ли и его жену! Да, он думал и о своих детях, думал о
возмездии.
Джейк незаметно улыбнулся Эллен. Это было интересно. Бакли
решил сам заговорить об изнасиловании, не пытаясь укрыть этот вопрос от
внимания жюри. Джейк ожидал, что прокурор будет категорически против
предъявления присяжным улик и свидетельских показаний относительно
изнасилования. В своей справке Эллен писала, что, согласно закону, присяжные
должны быть ознакомлены со всеми фактами дела, однако в законе не уточнялось,
каким именно способом. Совершенно очевидно, что Бакли решил напрямик говорить
об изнасиловании, а не пытаться скрыть его, тем более что о нем знал весь
город. Хороший шаг, подумал Джейк, особенно принимая во внимание то, что детали
изнасилования и так известны каждому.
Эллен улыбнулась в ответ. Похоже, предпринимается первая
попытка судебного разбирательства по делу об изнасиловании Тони Хейли.
Бакли объяснял присутствовавшим, что желание мести будет
естественным в данной ситуации для любого родителя. И для него самого,
признался он. Но! – тут голос его возвысился – нельзя не видеть разницы между
желанием отомстить и самой местью.
Войдя во вкус, Бакли принялся непринужденно расхаживать
перед пюпитром, строя фразы в такт своим шагам. В течение двадцати минут он
читал лекцию по уголовному судопроизводству и его особенностям в штате
Миссисипи, затем он поделился с присяжными тем, какое количество насильников
он, Руфус Бакли, лично отправил в Парчмэн, причем большинство – до конца их
дней. Судебная система штата находится в рабочем состоянии потому, что у жителей
хватает здравого смысла не ставить ей палки в колеса. Но она непременно рухнет,
если позволить таким, как Карл Ли, нарушать взаимодействие отлаженных
шестеренок и самому браться за утверждение справедливости. Вы только
представьте себе: общество без всяких законов, где мера возмездия определяется
волей любого отдельно взятого индивида! Ни полиции, ни тюрем, ни судов, ни
присяжных. Каждый сам по себе.
В этом видится какая-то ирония, сказал прокурор, чуть
замедляя шаг. Вот он сидит здесь, Карл Ли Хейли, требуя в отношении себя самого
справедливого суда, – и все-таки сам-то он как раз в такой суд не верил.
Спросите матерей Билли Рэя Кобба и Пита Уилларда. Спросите их, какого рода
справедливый суд получили их сыновья.
Здесь Бакли сделал короткую паузу, давая присяжным, да и
всем присутствовавшим задуматься над последней фразой. Фраза прозвучала весомо,
каждый из сидящих в ложе присяжных смотрел сейчас на Карла Ли Хейли. И взгляды
эти были полны отнюдь не сочувствия.
С невозмутимым видом Джейк чистил ногти и откровенно скучал.
Бакли сделал вид, что листает свои записи, разложенные на пюпитре, и мельком
глянул на часы. Заговорил вновь, на этот раз лишенным эмоций голосом человека,
исполняющего свой долг. Обвинение в состоянии доказать и обязательно докажет,
что Карл Ли Хейли тщательно спланировал эти убийства. Почти час он провел в
каморке под лестницей, по которой, как он знал, будут вести Кобба и Уилларда к
выходу из здания суда. Каким-то образом он смог пронести с собой армейскую
винтовку «М-16».
Бакли подошел к маленькому столику у барьера и поднял в
воздух винтовку.
– Вот эта «М-16»! – прокричал он присяжным, вращая оружие
над головой.
Положив ее перед собой на пюпитр, прокурор объяснил залу, с
каким знанием дела выбирал Карл Ли свое оружие. Он же воевал, он знал, как
нужно убивать. Он привык к «М-16». Это оружие незаконно – его не купишь в
оружейной лавке в западной части города. Значит, ему пришлось искать его.
Значит, он планировал убийство.
