На следующий день, в четверг, Тони из отделения интенсивной
терапии перевезли в отдельную палату. Состояние ее стабилизировалось. Врачи
вздохнули свободнее, родственники потянулись к ней со сладостями, игрушками и
цветами. Со ртом, набитым дантистской арматурой – у нее были сломаны обе
челюсти, – девочка могла только смотреть на конфеты и шоколад. Ими с
удовольствием занялись ее братья, окружившие кровать, на которой она лежала, –
как бы защищая сестренку и подбадривая ее. В палате всегда было полно народу.
Каждый считал своим долгом похлопать по одеялу, сказать девочке, какая она
молодчина, словом, с ней обращались как с человеком, прошедшим через тяжелейшее
испытание. Одна группа посетителей сменяла другую: из коридора в палату, оттуда
– снова в коридор, где две медицинские сестры следили за порядком.
Раны болели, девочка время от времени вскрикивала. Каждый
час сестра раздвигала толпящихся вокруг кровати родственников для того, чтобы
сделать анестезирующий укол.
Ночью оставшиеся в палате люди зашикали друг на друга, когда
телевизионная компания Мемфиса начала рассказ об изнасиловании негритянской
девочки. Показали и лица преступников, двух белых мужчин, но Тони их так и не
рассмотрела.
* * *
Рабочий день в здании суда округа Форд начинался в 8.00 и
заканчивался в 17.00, по пятницам – в 16.30. В пятницу в половине пятого Карл
Ли заперся в кабинке туалета первого этажа. Здание было уже закрыто. Примерно с
час он сидел на крышке унитаза и вслушивался в тишину. В кабинетах и коридорах
не осталось даже уборщиц – никого. Полное безмолвие, По широкому, погруженному
в полумрак вестибюлю Карл Ли прошел к задней двери, выходившей во двор,
осторожно посмотрел в окошко и опять-таки никого не увидел. Прислушался. Кроме
него, в здании не было ни души. Обернувшись, он окинул взглядом коридор и
просторный вестибюль, в противоположном конце которого, футах в двухстах от
него, виднелись двери главного входа.
Карл Ли принялся изучать обстановку. Открывавшаяся внутрь
задняя дверь располагалась в довольно большом по размерам холле. По правую и
левую стороны от двери наверх вели две одинаковые лестницы. Из холла коридор
вел в вестибюль. Карл Ли попытался представить себе, как его поведут в суд.
Оттолкнувшись сложенными за спиной руками от двери, он зашагал направо, к
видневшимся футах в девяти от него ступеням лестницы, начал подниматься. Так.
Десять ступенек. Площадка. Поворот налево на девяносто градусов – оказывается,
Лестер забыл не все. Еще десять ступенек, и он оказался в комнатке, где до
начала заседания содержатся обвиняемые. Это было небольшое помещение,
пятнадцать на пятнадцать футов, с одним окном и двумя дверьми. Карл Ли потянул
ручку правой двери и вошел в поражавший размерами зал, где вершилось
правосудие, прямо напротив рядов кресел, предназначавшихся для публики. Он
направился к проходу, делившему зал на две половины, уселся в первом ряду.
Осматриваясь, он увидел перед собой невысокие перильца, или, как их назвал
Лестер, барьер, который отделял, так сказать, зрителей от сцены, на которой
располагались судья, жюри присяжных, свидетели, защита и обвинение, судебные
клерки и подсудимые.
Идя по проходу к дверям, он старался рассмотреть каждую
деталь. Ему показалось, что в среду все здесь выглядело по-другому. Вернувшись
в комнату для обвиняемых, Карл Ли попробовал другую дверь. Она открывалась в
пространство, отделенное от публики барьером, – на сцену, где разворачивалось
главное действие. Он уселся за длинный стол, за которым сидели Кобб и Уиллард.
Справа был точно такой же стол прокурора. Позади столов стоял ряд простых
деревянных стульев, а за ними – барьер с двумя узенькими турникетами в обоих
концах. Место судьи было на почетном возвышении – спиной к стене, под несколько
выцветшим уже портретом Джефферсона Дэвиса, хмуро смотревшего на каждого
присутствующего в зале. Слева от кафедры судьи, а значит, правее Карла Ли
помещалось жюри присяжных – под портретами других давно забытых
героев-конфедератов. Напротив присяжных и ниже судьи должен был сидеть
свидетель. Слева от Карла Ли и чуть позади присяжных стоял стол, покрытый
тяжелой скатертью, на нем стопками высились обтянутые красной кожей сборники
различных судебных уложений. Во время заседаний какой-нибудь крючкотвор
обязательно с умным видом копался в них. В стене позади стола была дверь, она
вела в комнату, через которую Карл Ли попал в зал.
Он стоял и озирался с таким видом, будто на него уже и
вправду надели наручники. Медленным шагом Карл Ли вышел из-за барьера, вернулся
в комнату для обвиняемых, пересек ее и начал спускаться по ступеням узкой,
погруженной в полутьму лестницы. Десять ступенек. Площадка. На площадке он
остановился. Отсюда он мог видеть задние двери здания суда и большую часть
вестибюля. Спустившись еще на десять ступенек, Карл Ли заметил справа в стене
небольшую дверцу. Приоткрыл ее – за ней находилась крошечная комнатка уборщицы.
Он вошел в нее. Пыльное, заставленное ведрами помещение углом уходило под
лестницу, по всему было видно, что пользовались комнаткой редко. Карл Ли
повернулся к неплотно прикрытой двери, сквозь щель бросил взгляд на лестницу.
Еще примерно час бродил он по зданию суда. Другая лестница,
полностью подобная первой, вела в комнату, расположенную по другую сторону
зала, напротив помещения для обвиняемых. На этой же лестнице Карл Ли обнаружил
и две двери – одну в зал суда, другую в комнату для присяжных. Ступеньки вели
выше, на третий этаж, занятый библиотекой юридической литературы и комнатами
для свидетелей. Словом, все было так, как говорил Лестер.
Еще и еще раз он поднимался и спускался по лестницам,
представляя, как это же будут проделывать люди, которые надругались над его
дочерью.
Он посидел в кресле судьи, строго обозревая свои владения.
Несколько минут провел за столом присяжных. Уселся на место свидетеля, подул в
микрофон. Уже совсем стемнело, когда в семь часов Карл Ли поднял раму окна в
туалете первого этажа и беззвучно скользнул в кусты.
* * *
– Кому ты собираешься об этом доложить? – спросила Карла,
закрывая картонную коробку из-под пиццы и наливая себе еще лимонада.
Джейк покачивался в стоящем на крыльце плетеном кресле и
посматривал на играющую со скакалкой дочь.
– Ты слышишь меня?
– Нет.
– Я спрашиваю, кому ты доложишь об этом?
– Не думаю, что это нужно кому-то докладывать.
– А я считаю, нужно.
– А я – нет.
– Почему?
Качнувшись чуть сильнее, Джейк сделал глоток лимонада и
неторопливо заговорил:
