– Примитивнейшая статистика! Наш округ на двадцать шесть
процентов черный. А любой другой будет черным по крайней мере на тридцать.
Ван-Бюрен – на сорок процентов. Это значит: больше черных присяжных,
потенциальных присяжных. Так что если тебе удастся перевод дела, ты обеспечишь
себе более благоприятную атмосферу в совещательной комнате. Если же дело будет
слушаться здесь, ты рискуешь тем, что все жюри окажется белым. Поверь, таких случаев
было здесь немало. У нас достаточно присутствия в жюри одного ниггера, чтобы
присяжные не пришли к единогласному решению.
– Но тогда назначат новое заседание.
– И все повторится сначала. А после третьего раза они
сдадутся. Если жюри не сможет прийти к единому мнению, это будет лишним щелчком
по самолюбию Бакли. Но после третьей попытки успокоится и он.
– В таком случае не проще ли прямо сказать Нузу, что я хочу
перенести суд в другой округ, чтобы дело рассматривалось иным жюри, более
черным?
– Можешь так и сделать, если хочешь, но я бы не стал, я
запел бы старую песню о необходимости привлечь к суду внимание широких кругов
общественности, о предвзятом отношении к обвиняемому в родном городе и так
далее.
– Но ты же сам говоришь, что Нуз не согласится.
– Конечно, не согласится. Дело слишком уж громкое, а станет
еще громче. После вмешательства прессы суд фактически начался. О нем узнали
все, и не только в округе Форд. В целом штате ты не найдешь человека, у
которого бы на сегодняшний день не сложилось еще убеждения в виновности либо
невиновности Хейли. А раз так, то какой смысл переносить суд в другое место?
– Тогда с какой стати мне требовать этого?
– Чтобы, когда этого беднягу признают виновным, иметь
возможность подать обоснованную апелляцию. Ты сможешь утверждать, что суд был
несправедливым потому, что не сменили место его проведения.
– Спасибо, что не дал совсем упасть духом. Каковы,
интересно, шансы на то, что слушание все же перенесут в другой район, ну,
скажем, куда-нибудь в дельту?
– Выбрось это из головы. Ты можешь потребовать переноса в
другое место, но настаивать на каком-то конкретном месте у тебя права нет.
Этого Джейк не знал. Во время своих визитов к Люсьену он
всегда узнавал нечто новое. Понимающе кивая, он не отрываясь смотрел на
сидящего рядом пожилого мужчину с длинной седой бородой. Ни разу еще ему не
удалось поставить Люсьена в тупик каким-нибудь вопросом из области уголовного
права.
– Салли! – заорал вдруг Люсьен, резким движением руки
посылая кубики льда из стакана в кусты.
– Кто такая Салли?
– Моя прислуга, – ответил он как раз в тот момент, когда на
пороге появилась высокая и привлекательная негритянка и улыбнулась Джейку.
– Да, Люсьен?
– Мой стакан пуст.
Скользящей походкой она подошла, чтобы взять у него стакан.
Ей не было еще и тридцати. Безукоризненная фигура, приятное лицо и очень темная
кожа. Джейк попросил себе чаю со льдом.
– Где ты ее нашел? – спросил он, когда негритянка ушла.
Люсьен не отрывал взгляда от крыши здания суда.
– Где ты ее нашел?
– Не знаю.
– Сколько ей лет?
Люсьен не раскрыл рта.
– Она и живет здесь?
Никакого ответа.
– Сколько ты ей платишь?
– Неужели и это тебя касается? Уж побольше, чем ты платишь
Этель. К тому же она еще и сиделка, чтоб ты знал.
«Ну еще бы», – ухмыльнувшись, подумал Джейк.
– Держу пари, забот ей хватает.
– Это не твои проблемы.
– Как я понимаю, ты не в восторге от моих шансов на
оправдательный приговор.
На мгновение Люсьен задумался. Грациозная прислуга (или
сиделка) вернулась с виски и чаем.
– В общем-то нет. Это будет весьма непросто.
– Почему?
– Все выглядит как умышленное, хорошо спланированное
убийство. У меня, во всяком случае, такая информация. Я не прав?
– Прав.
– Уверен, ты будешь настаивать на том, что он действовал в
состоянии помешательства.
– Не знаю.
– Ты должен будешь это сделать, – строго поучал его Люсьен.
– Я не вижу другого выхода. Не можешь же ты заявить, будто все это вышло
случайно. Не скажешь же ты, что он пристрелил двух этих парней, закованных в
наручники и безоружных, в целях самозащиты. Или скажешь?
– Нет.
– И не станешь организовывать ему алиби, чтобы объявить на
суде: твой подзащитный в это время находился у себя дома, был с семьей?
– Конечно, нет.
– Что же тогда тебе остается? Ты должен будешь сказать, что
он рехнулся!
– Но, Люсьен, на самом-то деле он нормален, и я не
представляю, как можно найти какого-нибудь заумного психиатра, который признал
бы, что в момент совершения преступления Хейли был не в себе. Ведь он
предусмотрел абсолютно все каждую деталь.
Люсьен улыбнулся, сделал большой глоток.
– Вот поэтому ты и попал в беду, мой мальчик. Джейк поставил
свой стакан с ледяным чаем на стол, качнулся в кресле. Люсьен наслаждался
моментом.
– Вот поэтому ты и попал в беду, – повторил он.
– Что ты можешь сказать о присяжных? Ты и сам знаешь, что
они будут сочувствовать.
– Именно поэтому тебе и следует настаивать на его
невменяемости. Ты должен дать жюри возможность выхода. Ты должен показать им,
каким образом обвиняемого можно признать невиновным, если им этого вдруг
захочется. Если они и на самом деле окажутся преисполненными сочувствия, если
вознамерятся оправдать Хейли, тебе совершенно необходимо избрать такую линию
защиты, которую смогли бы использовать и они. И абсолютно не важно, верят они в
его помешательство или нет. В совещательной комнате это не имеет никакого
значения. Зато необходимо, чтобы у жюри был законный повод для оправдательного
приговора, если опять же они захотят оправдать Хейли.
– А они захотят?
