Оззи чувствовал, что его сбили с толку – этот незнакомец
заставил его смутиться, разозлил. Он бы с радостью сказал правду, объяснил бы в
деталях, как бы он кастрировал, изувечил и убил того извращенца, который посмел
бы коснуться его девочки. Но он не мог этого сделать. А вдруг большое жюри
согласится с ним и откажется предъявить обвинение Карлу Ли? Оззи не хотелось,
чтобы Хейли осудили, но он знал: без предъявления обвинения просто нельзя. Он
жалобно посмотрел на Бакли, который уже уселся и теперь потел от напряжения.
Кроуэлл не сводил с шерифа уничтожающего взгляда, в котором,
однако, без труда можно было заметить воодушевление и энтузиазм, точь-в-точь
как у адвоката, уличившего свидетеля в явной лжи.
– Ну же, шериф, – поощрял он Оззи, – мы слушаем. Скажите нам
правду. Что бы вы сделали с этим насильником? Ну?
Бакли был почти в панике. Самое громкое дело его
блистательной карьеры готово было вот-вот лопнуть, и даже не в суде, а на
заседании большого жюри, при первом же слушании – и это благодаря какому-то
безработному водителю! Прокурор поднялся, с огромным трудом заставив себя
выговорить:
– Свидетель не обязан отвечать на этот вопрос.
Развернувшись, Кроуэлл обрушился на Бакли:
– Сядьте и замолчите! Мы не подчиняемся вашим приказам. Мы и
вас при желании найдем, в чем обвинить, разве нет?
Бакли сел на свое место и пустым взором уставился на Оззи.
Значит, Кроуэлл у них заводила. Уж слишком он ловок, чтобы заседать в большом
жюри. Наверняка ему заплатили. Больно много знает. Да, большое жюри
действительно может предъявить обвинение кому угодно.
Кроуэлл вновь подошел к окну. Присяжные следили за ним
взглядами.
– Вы абсолютно уверены в том, что это сделал он, Оззи? –
спросил Лемуан Фреди, дальний родственник Гвен Хейли.
– Да, мы уверены в этом, – медленно ответил Оззи, не сводя
глаз с Кроуэлла.
– И в чем же ты хочешь, чтобы мы его обвинили? – задал Фреди
новый вопрос, и шериф услышал в его голосе неприкрытое восхищение.
– Первый и второй пункт – убийство, по третьему пункту
нападение на офицера полиции.
– И чем это ему грозит? – подал голос Берни Флэггс, еще один
чернокожий.
– За умышленное убийство полагается смертная казнь в газовой
камере. Нападение на офицера – пожизненное заключение без амнистии.
– Ты именно этого и добиваешься, Оззи? – поинтересовался
Флэггс.
– Да, Берни. Я считаю, что большое жюри должно предъявить
мистеру Хейли такое обвинение. Я на самом деле так думаю.
– Еще вопросы? – вмешался Бакли.
– Не стоит так спешить, – раздался от окна голос Кроуэлла. –
Мне кажется, что вы, мистер Бакли, пытаетесь пропихнуть это дело во что бы то
ни стало, и мне остается только сожалеть об этом. Я хотел бы остановиться,
уточнить детали. Садитесь, сэр, если в вас будет нужда, мы обязательно
обратимся к вам.
Бакли со злобой посмотрел на него и угрожающе выставил
указательный палец:
– Я не обязан сидеть и не обязан молчать!
– Нет. Нет, как раз обязаны, – холодно ответил Кроуэлл с
издевательской усмешкой. – Потому что в противном случае мы заставим вас
покинуть зал, мистер Бакли. Или мы не вправе этого сделать? Мы попросим вас
уйти отсюда, и если вы откажетесь, мы можем обратиться к судье. Уж он-то
заставит вас выйти, не так ли, мистер Бакли?
Руфус застыл на месте в молчании. В желудке он ощущал
пустоту, колени подгибались, но он и шагу не мог сделать.
– Так что если вы непременно хотите дослушать до конца нашу
беседу, сядьте на свое место и молчите.
Бакли присел неподалеку от стоявшего у дверей бейлифа.
– Спасибо, – поблагодарил его Кроуэлл. – А теперь я хочу
всем вам задать вопрос. Сколько человек из вас сделают или захотят сделать то
же, что сделал мистер Хейли, если кто-нибудь изнасилует вашу дочь, или вашу
жену, или, может быть, вашу мать? Сколько? Поднимите ваши руки.
Поднялось семь или восемь рук; Бакли опустил голову. Кроуэлл
улыбнулся и продолжил:
– Я восхищен тем, что он сделал. Это требует мужества. Мне
хочется верить, что у меня его тоже хватило бы, поскольку, видит Бог, я бы
своими руками сделал то же. Иногда человек должен просто идти и делать то, что
должен. Хейли заслуживает награды, а не обвинения.
Кроуэлл медленно расхаживал вокруг столов, наслаждаясь
вниманием, с которым его слушали сидевшие.
– Перед тем как голосовать, я попрошу вас об одной вещи. Я
хочу, чтобы вы подумали об этой маленькой девочке. По-моему, ей десять лет.
Постарайтесь увидеть ее лежащей там, со связанными за спиной руками, плачущую,
зовущую своего папочку. И вспомните этих двух выродков, пьяных, накачавшихся наркотиками,
насилующих ее поочередно, избивающих и издевающихся над ней. Да, они ведь даже
пытались убить девочку. Подумайте о своей собственной дочери, попробуйте
представить ее на месте маленькой Тони Хейли. Не согласитесь ли вы в таком
случае, что те двое получили только то, что заслужили? Мы должны бы благодарить
судьбу за то, что они уже мертвы. Я, например, чувствую себя спокойно, когда
знаю, что те два подонка уже не смогут насиловать и убивать наших детей. Мистер
Хейли оказал нам великую услугу. Давайте не будем его ни в чем обвинять.
Давайте пошлем его домой, к семье, которой он принадлежит целиком. Он хороший
человек, сделавший хорошее дело.
Закончив, Кроуэлл вернулся к окну. Бакли со страхом наблюдал
за ним и, уверившись, что тот выговорился полностью, поднялся.
– Вы все сказали, сэр?
Ответа он не услышал.
– Хорошо. Господа члены большого жюри, я хотел бы объяснить
вам несколько моментов. Большое жюри не занимается рассмотрением дела – для
этого существует судебное жюри присяжных. Мистер Хейли будет отвечать перед
лицом двенадцати честных и непредвзятых присяжных, и если они признают его
невиновным, он будет оправдав. Однако не большое жюри определяет, виновен он
или нет. Вы должны решить, выслушав официальных свидетелей, достаточно ли в том
или ином деле конкретных фактов, указывающих на то, что совершено преступление.
Теперь я утверждаю тут перед вами, что Карлом Ли Хейли было совершено
преступление. Вернее, даже три: он убил двух человек и ранил третьего. Тому
есть очевидец.
Расхаживая вокруг столов, Бакли начал согреваться. К нему
постепенно вернулась былая уверенность.
