– Вернуть, а не выклянчить.
– А в чем разница?
– Выпрашивать, клянчить действительно неэтично. Но я никогда
не слышал, чтобы стремление человека закончить им же начатое дело признавалось
не соответствующим морали.
– Но это же не так, Джейк. Карл Ли нанял другого адвоката,
так что тебе пора забыть об этом деле.
– Как я понимаю, ты считаешь, что Маршафски – высокоэтичный
человек. А как же, по-твоему, он заполучил это дело? Его нанял человек, который
никогда раньше и не слышал о нем. Да Маршафски просто вцепился в это дело.
– Поэтому теперь и тебе можно цепляться за него?
– Добиться его возвращения в мои руки, а не цепляться.
Ханна потребовала печенья, и Карла принялась рыться в
корзинке. Опершись на локоть, Джейк смотрел в сторону. Он размышлял о Люсьене.
Что бы предпринял тот в такой ситуации? Нанял бы самолет, отправился бы на нем
в Чикаго, разыскал бы там Лестера, сунул бы ему какие-нибудь деньги, привез бы
сюда и убедил его наставить на путь истинный Карла Ли. Он смог бы дать понять
Лестеру, что Маршафски не может практиковать в Миссисипи, что, поскольку он
является здесь чужаком, жюри присяжных, состоящее из местных, не очень
образованных жителей, не поверит ему. Он мог бы позвонить Маршафски и облить
его грязью за то, что тот гоняется за чужими делами, угрожать ему представлением
жалобы в ассоциацию адвокатов. Он связался бы со своими чернокожими друзьями и
договорился о том, чтобы те стали осаждать Гвен и Оззи телефонными звонками,
убеждая их в том, что единственным адвокатом, имеющим хоть какие-то шансы
выиграть дело, является только он, Люсьен Уилбэнкс. И в конце концов Карл Ли
сдался бы.
Вот что стал бы делать Люсьен. Именно это. Он не говорил бы
об этике.
– Чему это ты улыбаешься? – нарушила ход его мыслей Карла.
– Просто мне очень хорошо здесь с тобой и Ханной. Давненько
мы не совершали таких вылазок.
– Но ты разочарован, разве нет?
– Конечно. Такого дела у меня больше никогда не будет. Если
бы я выиграл его, то стал бы самым известным в наших краях адвокатом. Тогда нам
никогда больше не пришлось бы беспокоиться о деньгах.
– А вдруг бы ты его проиграл?
– Даже в этом случае я не прогадал бы. Но нельзя проиграть
то, чего не имеешь.
– Это тебя расстраивает?
– Немного. С подобным трудно примириться. Сейчас надо мной
смеется каждый юрист округа, за исключением, пожалуй, Гарри Рекса. Но с этим я
справлюсь.
– Что мне теперь делать с газетными вырезками?
– Не выбрасывай ни в коем случае. Тебе еще представится возможность
заполнить свою тетрадь до конца.
* * *
Крест был не очень большим – всего девять футов в длину и
четыре в ширину, как раз чтобы поместиться в кузове грузовика, не привлекая
любопытных взоров. Для торжественных ритуалов использовались кресты гораздо
больших размеров, с маленькими же было просто удобнее обращаться во время
ночных рейдов в жилые кварталы. Прибегали, однако, к ним нечасто или не очень
часто, если верить устроителям мероприятия. В округе Форд последний такой
случай имел место много лет назад. Тогда крест установили во дворе ниггера,
обвиненного в изнасиловании белой женщины.
В понедельник утром, за несколько часов до рассвета, крест
быстро и без шума сняли с грузовика и установили в яму дюймов десяти глубиной,
вырытую в газоне перед фасадом викторианского особняка на Адамс-стрит. К
основанию креста был брошен маленький пылающий факел, и через мгновение сухая
древесина была охвачена языками пламени. Растворившийся в ночи грузовик через
несколько минут остановился у телефона-автомата на окраине городка, и секундами
позже на столе у дежурного офицера полиции звоном взорвался телефонный аппарат.
Выехав на Адамс-стрит, Маршалл Празер издалека увидел во
дворе Джейка Брайгенса горящий крест. Свернув на подъездную дорожку, Празер
остановил полицейский автомобиль позади «сааба». Поднявшись на крыльцо, он
нажал на кнопку звонка, не спуская глаз с вздымающихся к небу языков пламени.
Была почти половина четвертого утра. Он еще раз нажал на звонок. На улице было
пустынно и тихо, если не считать треска дерева, горящего в пятидесяти футах от
дома. Наконец по ту сторону двери раздались шаги Джейка, и через мгновение,
окаменев от изумления, он стоял бок о бок с Празером. Казалось, мужчины были
загипнотизированы не столько видом огня, сколько тем, что символизировал собой
пылающий крест.
– Доброе утро, Джейк, – выдавил Празер, не в силах оторвать
взгляда от мрачного зрелища.
– Кто это сделал? – Язык еле поворачивался во внезапно
пересохшем рту Джейка.
– Не знаю. Никаких имен названо не было. Нам просто
позвонили и сказали, что здесь происходит.
– Когда был звонок?
– Пятнадцать минут назад.
Джейк запустил пальцы в шевелюру.
– Долго он будет гореть? – спросил он, зная, что Празер
разбирается в горящих крестах так же, если не меньше, чем он сам.
– Трудно сказать. Похоже, пропитали керосином. Так, во
всяком случае, пахнет. Пару часов погорит. Хочешь, чтобы я вызвал пожарных?
Джейк посмотрел на спящую улицу – дома слева и справа от
него стояли без света, полные покоя и тишины.
– Нет. Не стоит будить людей. Пусть горит. Вреда от этого
ведь никому не будет?
– Тебе виднее – двор-то твой.
Празер продолжал стоять неподвижно: руки в карманах,
огромный живот нависает над кожаным ремнем.
– Давненько не видел ничего подобного. Последний раз что-то
такое было в Кэрауэе, в шестьдесят...
– Седьмом.
– Ты помнишь?
– Да. Я учился тогда в колледже. Мы подъехали туда на
машинах посмотреть, как он горит.
– А как звали того ниггера?
– Робинсон. Какой-то там Робинсон. Поговаривали, что он
изнасиловал Вельму Тэйер.
– А на самом деле? – спросил Празер.
– Присяжные этому поверили. Теперь ему до конца жизни
суждено перебирать хлопок в Парчмэне.
Празера ответ Джейка, похоже, удовлетворил.
– Пойду разбужу Карлу, – на ходу бросил ему Джейк.
Через несколько минут он вновь вышел на крыльцо вместе с
женой.
– Боже, Джейк! Кто это сделал?
