– Они решат, что этот жалкий ниггер наверняка виновен, что
он душу продал, только чтобы нанять первого в Мемфисе стряпчего, готового за
деньги доказать что угодно.
Карл Ли пробормотал что-то сквозь прутья решетки.
– Они съедят тебя. Карл Ли.
* * *
В субботу, когда в кабинете Оззи зазвонил телефон, на
дежурстве был Мосс Джуниор Тэтум. Звонил сам шериф.
– Что подняло тебя в такую рань? – спросил Мосс.
– Не уверен, что я уже проснулся. Послушай, Мосс, ты помнишь
такого старого негритянского священника Стрита, преподобного Исайю Стрита?
– Признаться, нет.
– А должен бы. Он более пятидесяти лет вел службы в храме
Спрингдэйла, что к северу от города. Первым вступил в Ассоциацию защиты прав
чернокожих, еще в шестидесятых. А потом стал учить всех ходить на демонстрации
и устраивать бойкоты.
– А, вот теперь вспомнил. У него еще были какие-то
неприятности с Кланом.
– Да, сожгли его дом, а самого избили, ничего более
серьезного. Это было летом шестьдесят пятого.
– Мне казалось, он уже несколько лет как умер.
– Нет, вот уже десятый год он еле передвигается, но пока
жив. Позвонил мне сегодня в полшестого и проговорил целый час, перечисляя все
то, что когда-то сделал для меня в политическом плане. Напомнил, так сказать, о
долгах.
– И чего же он хотел?
– Подъехать к семи утра в тюрьму, чтобы встретиться с Карлом
Ли. Я не знаю зачем. Будь с ним поласковее. Усади их обоих в моем кабинете и
дай возможность поговорить. Я подойду позже.
– Хорошо, шериф.
В шестидесятых преподобный Исайя Стрит был движущей силой
всех кампаний по защите гражданских прав в округе Форд. Вместе с Мартином
Лютером Кингом он маршировал по улицам Мемфиса и Монтгомери. Он устраивал
демонстрации протеста в Клэнтоне, Кэрауэе и ряде других городков на севере
Миссисипи. Летом шестьдесят четвертого он пригласил к себе студентов из
северных штатов, с тем чтобы координировать их деятельность в защиту чернокожих
избирателей. Кое-кто из них с тех пор время от времени приезжал навестить
старика и подолгу жил в его доме. Радикалом он не был. Спокойный, располагающий
к себе, интеллигентный, он завоевал уважение черного населения и почти всего
белого. Он являл собой как бы сдержанный голос рассудка посреди океана
ненависти и раздоров. В шестьдесят девятом он неофициально возглавил кампанию
по десегрегации школьного обучения, и жизнь с той поры в округе вошла в
спокойное русло.
Перенесенный в семьдесят пятом инсульт почти полностью
парализовал правую половину его тела, но не затронул мозг. Сейчас, превратившись
в семидесятивосьмилетнего старика, он с трудом, но сам передвигался с помощью
палки. Гордо и с достоинством, держа спину прямой, насколько это было возможно.
У дверей его встретили и с почтением провели в кабинет
шерифа, где старик осторожно уселся. От предложенного кофе он отказался, и Мосс
вышел, чтобы лично привести Карла Ли.
– Ты не спишь, Карл Ли? – шепотом спросил он, не желая
будить других, которые чего доброго тут же начнут требовать завтрака, лекарств,
встречи с адвокатом, освобождения под залог или девочек.
Карл Ли тут же сел на своей койке:
– Не очень-то тут спится.
– К тебе посетитель. Пошли. – Мосс тихонько приоткрыл дверь
камеры.
Карл Ли видел священника много лет назад, когда тот
обращался с напутственной речью к выпускникам Ист-Хай, школы для чернокожих.
После того как старика хватил удар, они больше не встречались.
– Карл Ли, вы знакомы с преподобным Исайей Стритом? –
спросил, как полагается, Мосс.
– Да, мы виделись в прошлом.
– Хорошо. Тогда я закрою дверь и дам вам поговорить.
– Как поживаете, сэр? – вежливо осведомился Карл Ли, садясь
на диван рядом со стариком.
– Замечательно, сын мой. А ты?
– Хорошо настолько, насколько это возможно.
– Мне ведь тоже приходилось бывать в тюрьме, ты знаешь.
Много лет назад. Конечно, это – ужасное место, но, думаю, и через него нужно
пройти. Как к тебе здесь относятся?
– Отлично, просто отлично. Оззи позволяет мне делать все,
что я захочу.
– Да, Оззи. Мы все гордимся им, не правда ли?
– Еще бы. Он человек порядочный. – Карл Ли внимательно
смотрел на хрупкую старческую фигуру с палкой в руке.
Тело его собеседника было немощным, но ум по-прежнему быстр,
а голос тверд.
– Тобой мы тоже гордимся, Карл Ли. Я не сторонник насилия,
но иногда случается так, что и оно становится необходимым. Ты поступил
правильно, сын мой.
– Да, сэр, – негромко согласился Карл Ли, вовсе не
уверенный, что ответ его должен звучать именно так.
– По-видимому, тебя интересует, почему я вдруг пришел сюда.
Карл Ли кивнул. Старик ударил несколько раз палкой об пол.
– Меня беспокоит вопрос твоего оправдания. Он беспокоит все
чернокожее население. Будь ты белым, ты скорее всего отправился бы в суд и был
бы там оправдан. Совершить насилие над ребенком – это чудовищное преступление,
и у кого же язык повернется обвинить отца за то, что он восстановил
справедливость? Белого отца, нужно бы добавить. Чернокожий отец в такой же
ситуации вызывает такое же сочувствие среди себе подобных, и тут возникает одна
маленькая деталь: жюри присяжных будет целиком из белых. Значит, перед этим
жюри у белого отца и у чернокожего отца шансы будут разными. Мои рассуждения
тебе понятны?
– Думаю, да.
– Самое главное – это жюри. Вина против невиновности.
Свобода против тюрьмы. Жизнь против смерти. И решать это будет жюри. Не
очень-то это надежная штука – вверять жизнь живого существа в руки двенадцати
заурядных граждан, которые мало разбираются в законах и к тому же еще просто
напуганы процедурой суда.
– Да, сэр.
– Если белое жюри оправдает тебя за убийство двух белых
мужчин, то этот факт сослужит чернокожему населению Миссисипи такую службу,
сравниться с которой сможет лишь процесс десегрегации наших школ. И даже не для
Миссисипи – для всей страны. О твоем деле известно всем, за ним наблюдает
великое множество людей.
– Я сделал только то, что должен был сделать.
