— А что они искали? Билеты тоже нашла.
— Да ничего они не искали в прямом смысле слова. Они просто вытряхнули содержимое сумок на пол.
— А моего паспорта нет, — пока еще спокойно сказала Алиса.
Дальше началось безумие.
— У тебя секретная тема?
— От кого? Какие в Дюссельдорфе могут быть секреты?
— А чем ты занимаешься?
— Какая разница? Могильной пылью!
— Они хотят тебя шантажировать. Японец твой им на фиг не нужен, потому что он бездарность, а тебя шантажируют. Ты просто скромная, а на самом деле ты и есть гений.
Алиса с криком: «Уймись!» — дала Галке по шее. В голосе Алисы звучали слезы. Ей-то за что страдать, такой доброй, такой умной! Потащила подруг в Париж, а приехала в Бедлам. Господи, не помогай нам, мы перебьемся, помоги Алисе.
Паспорт обнаружился неожиданно. Можно сказать, что он лежал на самом видном месте. Если, конечно, в этом доме были видные места. Попросту говоря, паспорт был на полу, на нем лежал журнал, а на журнале прикорнул разбитый кактус.
— Идея с шантажом отпадает, — Алиса отряхнула паспорт от земли и спрятала в сумку. — Отныне все свое ношу с собой.
Мы занимались уборкой до глубокой ночи, но полностью привести в порядок дом так и не смогли.
— Шутки шутками, а надо заявить в полицию, — сказала Алиса.
— Нет. Тебе Париж не в диковинку, а я еще Моне Лизе не поклонилась. Мне в Лувр еще раз надо сходить, а также к Родену и импрессионистам, — я стала загибать пальцы.
— Завтра у нас по плану Версаль, — поддержала меня Галка. — А полицию пусть Такамицу вызывает.
Мы заварили кофе и закурили.
17
Алисе хотелось привезти нас в Версаль по той же дороге, по которой в октябре 1789 года шел свергать короля возбужденный народ. Народ шел три дня, хотя при желании мог бы уложиться в три часа. Но тогда, в октябре, им торопиться было некуда, народ уже ощущал себя хозяином, толпа останавливалась в каждом кабаке, а потом, подогретая винными парами, крушила все подряд.
Я думаю, что наш революционный народ вел себя так же, но за годы советской власти события семнадцатого года так причесали, что личное воображение никак не может отвязаться от воображения общественного. Холостой выстрел с «Авроры» мнится смертоносным, сражение с засевшим в Зимнем дворце женским батальоном — почти Куликовской битвой. Снятый в честь десятилетия революции фильм Эйзенштейна «Октябрь» (1927 год) воспринимается как документальный, а это все просто чудовищного размера массовка. Помните, стекающиеся к Зимнему толпы народа, морячки, оседлавшие узорную решетку, и так далее? Про съемки Бондарчуком его «Красных колес», а именно взятия Зимнего, Ленинград злословил, что кинематографическая революция была неизмеримо дороже, чем реальная.
Есть некоторая надежда, что в Европе больше не будет кровавых революций. Хотя народ и сейчас бунтует. Алиса видела в Дюссельдорфе трансляцию уличного бунта в каком-то немецком городке. Я спросила ее:
— Как это выглядит?
— Необаятельно.
Вот ее рассказ: «Все валят валом по улице, потом кто-то выходит из толпы и начинает с бешеной энергией портить вещи: подойдет к будке телефонной и колотит по ней до тех пор, пока она не завалится. А машины вдоль обочины… они такие беззащитные, притихшие, словно прячут свои лакированные бока, а по ним колотят палками, бутылками, железными прутьями. Витрины вспыхивают осколками стекол и опадают. А уж орут все!
Полиция не вмешивается. Главная ее задача — чтоб смертоубийства не было, ну и, конечно, сдерживать протестующий народ в неких рамках.
Следом за протестующей толпой тихо и неприметно движутся специальные машины с ремонтниками, которые тут же вставляют стекла, чинят фонари, оживляют умершие телефоны. Наверное, так и надо».
Именно! Дайте людям выпустить пары, чтобы большей беды не было. Безумие, конечно, вымещать зло на вещах, тобой не построенных, тебе не принадлежащих. Но разум здесь молчит. Так в быту доведенный до отчаяния некто из семьи брякнет об пол любимую чашку или вазу с цветами. Посмотрите, я разбил самое дорогое. Уже за это меня надо пожалеть. А революции, по-моему, есть сгусток отрицательной энергии, и энергия эта не в меньшей мере зависит от пятен на солнце, чем от воли людей. Последнее, как вы понимаете, мое мнение, Алиса здесь ни при чем.
Доехали, поставили машину в тени дерев и двинулись к желтым, необычайно плотным строениям, раскинувшимся могучей панорамой. Это и есть Версаль.
Право слово, я его совсем не так себе представляла. Я думала, что Версаль — это сады и фонтаны, а здесь глазам предстало что-то терракотовое, словно и не рукотворное, а созданное силами природы. Под ногами ни травиночки, вокруг ни деревца. Только дворцы и бронзовый памятник Королю-Солнцу. Памятник так ловко поставлен, что венценосная его голова поднимается выше крыш. Подошли поближе, и памятник стал вполне соразмерен, а дворцы обступили нас плотно. Площади словно втягивают тебя внутрь всей композиции.
Путеводитель сообщил нам, что это не площади, а дворы. Двор министров — самый большой, потом идет Королевский — поменьше, затем Мраморный — он вымощен черным и белым мрамором. И по-прежнему нигде ни травинки, только колонны, черные крыши, высокие и светлые окна.
Как оказалось, сады находятся с другой стороны дворцового комплекса. Дворец дивный, стройный, но если обрисовать его карандашиком — просто вытянутый прямоугольник. Невольно сравниваешь его с Петергофом. Русскому сердцу милее кудесник Растрелли, у нас золото не экономят, у нас храмы сияют, как праздник.
Широченная площадь перед дворцом плавно перетекает в лестницу, сады разнесены далеко по бокам. Там, где у нас в Петергофе море, у них пруд… Не впечатляет.
Версаль начал свою жизнь как охотничий дом Людовика XIII. Не просто дом, конечно, а замок из кирпича и камня — архитектурный шедевр XVII века. Людовик XIV, обидевшись на Фронду и Париж, решил перенести сюда свою резиденцию. Первый замок был построен на холме. Резиденция короля с массой служб должна была быть огромной, поэтому насыпали еще один холм. Вокруг болота, их надо было осушать, для этого строились дренажи.
С водопроводной системой что-то у них не заладилось уже при строительстве, даже в период расцвета Версаля нельзя было включить все фонтаны разом. Сейчас они и вовсе бездействуют. Фонтаны не просто бездействуют, они высохли, как Сахара, стали пыльными и безжизненными. По обнаженному дну в пыли, в переплетении труб скачут воробьи. У статуй вид уставший и отрешенный, пожили они, пожили. Сейчас им нужен только покой.
Путеводитель утверждает, что с мая по сентябрь в первое воскресенье каждого месяца устраивается праздник «Водная феерия», когда в течение часа, а именно с 16 до 17 часов, работают все фонтаны. Для русских, избалованных Петергофом, а на худой конец ВДНХ, это звучит насмешкой.
