– Другим это удавалось. Это как-то связано с комфортом, который вы испытываете от близкого соприкосновения с другим телом.
Жизлан судорожно глотнула. Скольким женщинам в его жизни довелось испытать этот комфорт? Она крепко закрыла глаза. Ей это не интересно.
– Отпустите меня. – Она попыталась оттолкнуть его руку, но ей это не удалось.
– Но вы же не могли заснуть, и вы мешали спать мне. А мне нужен отдых, потому что завтра у меня много важных дел.
Чувствуя себя виноватой, Жизлан перестала сопротивляться. Его дыхание стало ровным, и она решила, что он заснул. А через некоторое время она, к собственному удивлению, тоже успокоилась и погрузилась в глубокий сон.
Лежа без сна, Хусейн смотрел в окно, как луна медленно скользит по небу. Лежать рядом с Жизлан было настоящей пыткой. Его сжигал огонь желания, и только его обещание не навязываться ей удерживало его. Он уже нарушил одно обещание – не причинять ей боли. Теперь он сдержит свое слово. Но редкое сочетание соблазнительного тела и острого ума делало его жену с каждым днем все более желанной. Такого с ним еще не случалось.
Он нахмурился и сказал себе, что со временем это пройдет, он привыкнет к ней и сможет снова сосредоточиться на своих государственных делах.
Глава 11
Спустя десять дней Жизлан, сидя за обеденным столом напротив мужчины, за которого вышла замуж, внезапно осознала, что чувствует себя свободно в его обществе. И это шокировало ее.
Это происходило очень медленно. Если она не засыпала, прижавшись к его телу, она просыпалась в его объятиях, не помня, как во сне очутилась там. И, к своему изумлению, ей нравилось чувствовать себя с ним в полной безопасности. Что было нелепо, поскольку, по существу, она была его пленницей. Но в то же время ее неудовлетворенность росла. Она начала испытывать сильнейший сексуальный голод.
Но укреплялась не только их физическая связь. Он начал спрашивать ее мнение о том, что происходило в течение дня, и интересовался ее делами. И она чувствовала себя все более непринужденно, когда они обсуждали единственное, что на самом деле связывало их, – работу во благо Джейрута.
– Что-то не так? – спросил Хусейн, поймав ее взгляд.
– Нет.
Жизлан затихла, чувствуя, как в низу ее живота разливается приятное тепло в ответ на взгляд этих удивительных голубых глаз. Несмотря на то что они спали в одной постели, Хусейн держал свое слово и не принуждал ее к сексу. Но каждую ночь, прижавшись к нему, она невольно начинала размышлять о том, как это будет, если она сама проявит инициативу.
– Жизлан?
Она опомнилась.
– Вы никогда не рассказывали мне, как вам удалось убедить племянника эмира Халарка встать на путь мирного разрешения конфликта.
Хусейн пожал плечами:
– Он очень амбициозен, как и его дядя. Но он еще и умен. И, в отличие от дяди, он не мечтает о великих завоеваниях и славных победах, понимая, что настоящая война совсем не такая.
– Вы знаете об этом на своем опыте?
– Я вырос на границе. И сам испытал все ужасы налетов славных воинов эмира. Когда мне было шесть лет, моя мать была убита во время одного из них. Как и мать Селима.
– Селима?
– Нашего капитана охраны. Мы выросли вместе.
Жизлан знала, что их дружба очень крепка.
И Хусейн безоговорочно доверял Селиму, который был бесконечно предан ему.
– А что случилось потом?
– Вы хотите услышать историю моей жизни? – спросил он, сдвинув брови.
– Почему бы и нет?
– Мы с Селимом несколько дней добирались до столицы нашей провинции. Я попросил пристанища у своего отца.
– И он, конечно, не отказал вам?
Хусейн горько рассмеялся:
– Отец сказал, чтобы мы убирались к чертям. У него было множество незаконных детей, и они его не волновали. Тогда я крикнул, что у него нет чести. Я думал, что стражники тут же отсекут мне голову. Но вместо этого отец отправил нас работать на конюшню. В конце концов его солдаты привыкли к нам и даже начали учить нас боевым искусствам. И со временем одному из них пришло в голову, что мы принесем больше пользы как солдаты, чем как конюхи.
– И вы сделали головокружительную карьеру.
– Я был твердо намерен стать лучшим. Я учился всему, чему только мог, считая и грамоту. Я стал лейтенантом, потом командующим. И наконец отец осознал, что я не только его лучший воин, но и человек, который способен занять его место. Поверьте, это было неприятным решением для него.
– Вы действительно заслужили все, чего достигли.
– Кроме, по вашему мнению, трона шейха Джейрута.
– Я никогда не оспаривала ваше право стать шейхом.
– Только мое право жениться на вас.
– Вы же не рассчитывали, что я буду в восторге от насильственного брака? Кроме того, уже поздно спрашивать у жертвы ее мнение.
– Жертвы? Вы таковой себя считаете? Я думал, что вы сильнее. Я думал, что вам нравится быть королевой. Я не могу представить никого другого, кто выполнял бы эту роль с большим умением или преданностью делу.
– А вам никогда не приходило в голову, что я хотела по-другому устроить свою жизнь? Что я мечтала о том дне, когда сама смогу принимать решения? И ставить перед собой цели?
– И какие цели вы поставили бы перед собой, Жизлан?
Печальная правда заключалась в том, что она и сама этого не знала. И она разозлилась. На себя. Неожиданно она почувствовала, что с нее хватит. Она резко встала из-за стола:
– Прошу простить меня. У меня много дел.
Вместо того чтобы последовать за ней в спальню, Хусейн отправился на конюшню. Лошади всегда успокаивали его. Они либо принимали тебя, либо нет. Они были более честными и верными, чем большинство людей.
Он взял щетку и принялся чистить своего любимого серого жеребца.
Неужели Жизлан и вправду мечтала о другой жизни? С Идрисом из Захрата или с таинственным Жан-Полем? Горечь охватила его при этой мысли.
Он сказал себе, что теперь это уже не важно. Она принадлежит ему, и он не намерен отказываться от нее.
Тем не менее он испытывал чувство вины. Имел ли он право лишать ее выбора?
Он снова подумал о том, какими разными они были. Он был грубым и жестоким выходцем из низов. А она – утонченной аристократкой. Кто стал бы винить ее за то, что она предпочла бы выйти замуж за Идриса? Она говорила о своих собственных целях. Было ли это одной из них?
Хусейн сжал зубы. Брак с ним наверняка стал для нее просто кошмаром. Он попытался представить себе, что она чувствовала. Не избалованная и эгоистичная светская пустышка, какой он ее вначале считал, а образованная, гордая, трудолюбивая женщина, для которой долг был превыше всего.
