Данни рассмеялась.
Эшли дико взглянула на меня:
— Ты трахнешь меня на сей раз или как, мистер? Я люблю трахаться.
Данни снова расхохоталась.
— Алекс, — сказал Гордон. — Мы вчетвером можем здорово развлечься.
— Ага, — поддакнула Данни. — А как же.
— Развлекайтесь втроем, — сказал я.
Когда я вышел, солнечный свет почти ослепил меня.
35
Данни и Гордон исчезли. Спустя три дня я получил от них письмо:
Мой дорогой старый друг!
С прискорбием вынужден сообщить, что мы с тобой, возможно, больше никогда не увидимся и, вероятно, ты больше не получишь удовольствия, созерцая странную красоту Даниэль или будучи объектом ее сексуальных пристрастий.
Короче, мы с Данни уехали. По очевидным причинам поднялась бы шумиха, если бы Данни снова появилась в кампусе или если бы ее просто кто-нибудь случайно узнал. Это стало ясно с тех пор, как ты снова ввел ее в мир живых и вы навестили тот особняк во Французском квартале.
И будем откровенными, старина, моя карьера, как профессора, подошла к концу. И не только в нашем университете. У кого хватит смелости нанять меня после такого скандала? К счастью, вся эта шумиха, поднятая прессой, изрядно поспособствовала продаже моей первой книги, а издатели просто счастливы и ждут от меня очередного «шедевра», так что я буду писать при любых обстоятельствах.
Мы «в дороге», как говорили старые битники. Направляемся на Запад, но кто знает, куда именно… И где-то посреди небытия мы с Данни навсегда соединим наши грязные злобные душонки (как нам предназначено судьбой) — далеко-далеко от любопытных взглядов консервативно настроенного большинства.
Ты знаешь, что я имею в виду.
Тебе останется только читать мои книги, Алекс, поскольку, боюсь, это последнее письмо, которое я тебе пишу.
Но «никогда не говори «никогда». Поглядим, что еще судьба приготовила для нас в будущем.
Как всегда,
Эль Гордо.
Я бросился к нему домой, намереваясь остановить их. У крыльца красовалась табличка «ПРОДАЕТСЯ». Он оставил мебель, но вывез все книги и одежду.
Андреа Стиллвелл я нашел на заднем дворе. На ней были черные брюки и белая блузка — я даже удивился, что вижу ее одетой.
Она плакала.
— Это вы, — проговорила она сквозь слезы.
— Они забрали Эшли с собой, верно?
— Гордон подарил мне этот дом, — проговорила она. — Я собираюсь продать его. Я не могу жить здесь без него.
— Вот какова цена за вашу дочь? — бросил я. — Частная собственность?
— Нет, — прошептала она. — Она принадлежала ему. Это был мой подарок.
— Если где-то есть ад, — проговорил я, — то ты туда отправишься, Андреа.
— Я знаю.
— Куда они поехали?
— На Запад.
Часть 4
36
Я продолжил жить, как жил, — преподавал, писал и трахался.
Я не знаю, что было со мной в тот год — первый год после их исчезновения. Я хотел трахнуть все, что движется, и в большинстве случаев мне это удавалось. Кривая моего успеха у женщин стремительно поползла вверх. Большинство из моих пассий были из университета, но я находил женщин в барах и прямо на улицах. Я трахал молодых и старых, белых и черных, замужних и свободных.
Этот «конвейер» закончился, когда я познакомился с Келли, двадцатидвухлетней студенткой. Меня назначили консультантом по выпуску ежегодного литературного альманаха, в котором публиковались работы студентов английского отделения (мой рассказ тоже там был).
Келли была тихоней, с круглым личиком, мелкими зубками и плохим зрением — она носила очки с толстыми линзами. Эти очки возбуждали меня. На публике она выглядела скромницей, зато в постели — настоящий ураган. Я хотел, чтобы со мной она была шлюхой, такой же, как когда-то Данни. Чтобы она проделывала те же грязные штучки, которые я любил. Она лизала мою задницу и приветствовала «золотой дождь», но это была не Данни.
Я любил Келли. Когда она окончила университет, я на ней женился. Она вошла в роль примерной жены, но через девять месяцев поняла, что это не ее амплуа, подала на развод и уехала.
Мне было все равно.
В моей жизни зияла пустота, я знал, что тому причиной, но не хотел думать об этом.
Оставшись в одиночестве, я решил продолжить свой заброшенный роман «Сумерки Иллюзий» и на время забыть про женщин. В книге описывались взаимоотношения профессора и его дочери.
Я работал над романом в течение года. Еще год я искал издателя. Появились хвалебные отзывы критиков, было продано около шести тысяч экземпляров, что не так уж плохо.
А Гордон Де Марко так и не опубликовал больше ни строчки. Я всегда просматривал журналы в надежде увидеть его имя, но — нет. Не было ни дня, когда я не думал бы о нем.
37
Наконец он позвонил. Звонок раздался, когда я пролистывал одну из его ранних книг и удивлялся, как это ему удавалось так писать.
— Алло?
— У меня уши горят, — сказал он.
— Господи Боже… — воскликнул я. — Гордон Де Марко.
— Да что с тобой такое, мой мальчик?
— Я только что думал о вас.
— Я знаю, — сказал он. — Вот почему я позвонил.
— Не надо снова меня разыгрывать…
— Мое время подходит к концу, Алекс.
— Что?
— Я хочу, чтобы ты приехал повидать меня, — сказал он. — Езжай на Запад, старина, ко мне.
Я не сумел скрыть раздражение в голосе:
— А почему вы ждали пять лет, прежде чем позвонить?
Не ответив, он сказал:
— Кое-кто хочет тоже повидать тебя.
И ее голос:
— Алекс?
— Данни, — проговорил я.
— Как поживает твой замечательный член?
— Он часто думает о тебе, — сказал я.
— Очевидно, жаждет воссоединения.
— Значит, все это время ты была с ним?
— А с кем еще? — засмеялась она. — Приедешь в гости?
— Я не знаю, должен ли.
— Почему?
— Не знаю.
— Боишься?
— Возможно.
— Он умирает, — сказала она. — Его время подходит к концу.
— Что с ним?
