– Тогда ведите, миледи, – усмехнулся Клинт.
Интонации были так схожи с манерой Кланфинтана, что в животе у меня что-то зашевелилось. Причем с ребенком это никак не было связано.
– Веду, веду, – пробормотала я. Мне лучше не думать о реакции своего тела на этого человека, проявляющейся все чаще.
Мы выбрались из кладовки, миновали гараж, беспорядок в котором с нашей помощью стал бесконтрольным, и вышли на улицу. Снег все еще шел, но хлопья казались мягкими и блестящими, они носились в воздухе и неохотно падали вниз, накрывая новым пушистым слоем белый ковер на земле.
– Такое впечатление, что кто-то поставил неподалеку вентилятор и посыпает нас сверху белым конфетти из коробки, – задумчиво произнесла я.
Клинт покачал головой:
– Я бы сказал, кто-то открыл коробку, которую надо было оставить закрытой.
Я поежилась и подняла воротник. Пронзительный ветер Оклахомы, похоже, ничто не изменит.
«Ветер стонет, скорбя зимой об увядшем лете; рвущие душу звуки – похоронный плач природы, прощающейся с тем, что было и прошло», – вспомнила я и принялась отыскивать в памяти имя покойного автора этих строк.
– Что?
– Ничего, – отмахнулась я от Клинта. Надо взять себя в руки. Я позволяю страхам терзать меня, а смысла в этом никакого. – Нам туда. – Я указала на уходящую влево вереницу следов отца на снегу, ведущую от дома к амбару.
– Стоп, – удержал меня Клинт. – Мистер Паркер поджарит меня на вертеле, если ты поскользнешься и упадешь. – Он отставил локоть. Я с благодарностью ухва тилась за его руку.
– Не станет он тебя поджаривать. – Я с трудом передвигала ноги, проваливаясь в снег выше колена. – Просто пристрелит.
– Ты меня успокоила.
Ворота амбара были приоткрыты, и, когда мы подошли ближе, нам навстречу вылетела целая свора поджарых псов. Тут и там кто-то из них поскальзывался на обледенелой корке или проваливался одной лапой в снег.
– Осторожно, – предупредила я Клинта. – У них хвосты как хлысты, особенно если мокрые.
Он расхохотался.
– Думаешь, я шучу? Если бы сейчас ты был в шортах и решил с ними поиграть, тебе было бы не до смеха. Они исполосовали бы тебе все ноги.
Взявшись за ручку ворот, я прокричала внутрь:
– Па, кажется, шесть месяцев назад у вас было три собаки. – Я наклонилась и погладила попавшуюся под руку мордочку, и тут же остальные стали тыкать меня мокрыми носами, требуя внимания, извиваясь и визжа от радости неожиданного общения. – Я не ошибаюсь? По-моему, их здесь пять.
– Пять, – подтвердил появившийся из амбара отец. – Мама Паркер влюбилась в того коричневого щенка, когда мы были два месяца назад в Канзасе. Уверяла, что она сама просилась поехать с ней. Теперь она с нами. Мы назвали ее Фони-Энни.
– Это четыре. А их пять.
– Не могли же мы взять одну. – Отец произнес это так, будто собака была чем-то вроде пакета картофельных чипсов. – Прихватили еще этого серебристого. Мама Паркер назвала его Мёрфи, в честь героя войны.
Справившись со снегом и сворой собак, мы с Клинтом вошли в сарай, и я полной грудью вдохнула запах люцерны. Амбар был просторный и построен основательно. У одной стены было достаточно места для восьми стойл, где содержались кобылы, жеребята и два красавца жеребца – определенно, папин тайный резерв. Угол до самой крыши был завален сеном, в огороженном отделении рядом хранилось зерно. Я вдохнула терпкий запах сена.
– А где остальные лошади? – Я подошла к первому стойлу и погладила плюшевую морду.
– На пастбище. Там есть навес и сена хватит на пару дней. С ними все будет в порядке. – Он ткнул пальцем в колонку на полу. – Клоп, ты можешь наполнить поилки. Клинт, задай им сена. – Отец нахмурился. – Надеюсь, спина позволит? А я отмерю зерно.
– Моя спина никогда не мешает мне работать на природе, – заверил Клинт.
– Вот и отлично. Собаки, на улицу. Побегайте, разомнитесь немного. – Он несколько раз ударил по дну ведра, которое держал в руках. – Не мешайте здесь!
Каждый из нас принялся заниматься своим делом.
Амбар заполнился звуками, сопутствующими выполняемой работе, попутных бесед с лошадьми и мяуканьем кошки, которую собаки прогнали с ее территории.
Кобылы все были как на подбор, четвертьмильной породы, плотной конституции и чрезвычайно добродушного нрава. Двухлетние жеребята, угловатые и большеголовые, были похожи на пятнадцатилетних подростков, только без прыщей и идиотских ухмылок.
Я толкнула ворота и вошла в стойло к одному из них. Поилка была пуста. Я оглядела повязку на одной ноге и вздохнула.
– Па, кажется, с ногой все хорошо. Совсем не горячая.
– Да, он поправится. – Отец перегнулся через ограждение. – Поможешь мне вечером сменить повязку?
Я кивнула и насторожилась, уловив странный звук, похожий на вой и стон одновременно. Ничего подобного я никогда не слышала, и это меня испугало.
– Что за черт? – пробормотал отец и направился к выходу.
– Клинт! – закричала я что было сил, но он уже и сам все слышал, бросил тюк с сеном и подбежал ко мне.
Следом за отцом мы пошли к воротам.
Как ни странно, но за то недолгое время, что мы провели в амбаре, ветер стих, хотя снег по-прежнему сыпал. Сквозь его плотную завесу пробивался лишь робкий дневной свет. Пейзаж опять напомнил мне Колорадо, где, оказавшись в снежном плену, я провела чудесные выходные в шале в Маниту-Спрингс.
Мы озирались, пытаясь определить источник звука.
– Наверное, щенки провалились в снег, – предположил отец, – и теперь не могут выбраться, оболтусы. – Он несколько раз громко свистнул. – Фони! Мёрфи! Скорее сюда!
Псы вылетели из-за угла и с визгом бросились к нам.
– Что с вами приключилось? – затянул отец, теребя гладкие морды.
– Па, собаки напуганы, – произнесла я. – И двух не хватает.
– Щенят, будь они неладны. Так и знал, что провалятся в снег. Кажется, звук идет со стороны пруда. Пойду притащу этих оболтусов.
Отец сделал несколько шагов, но его остановил Клинт:
– Подождите.
От его интонации у меня зашевелились волосы.
– Здесь что-то есть, – добавил Клинт.
– Говори яснее, сынок, – велел отец.
Вместо ответа, Клинт повернулся ко мне и спросил:
– Ты чувствуешь?
Я сразу поняла, о чем он. Волосы на голове у меня зашевелились именно от этого.
– Да. – От страха язык у меня во рту едва ворочался.
– Вы о том монстре? – оживился отец.
– Да, похоже, Нуада здесь.
Звук стал громче, и теперь я безошибочно могла определить, что он доносится со стороны пастбища. За ним был пруд, где было достаточно воды для лошадей и рыбы для того, кто захочет забросить удочку.
