Из кипящих волн с дрожью и рывками вставала массивная вершина, сложенная серо-черными скалами и дымящейся остывающей лавой. Из жерла нарождающегося острова продолжало извергаться пламя. Его языки молниями устремлялись в сине-черное небо. А вода… Ударная волна впавшего в панику океана!
Часы, мое единственное средство для возвращения отсюда, из мелового периода к эпохе людей, лежали на боку, прямо на пути жуткой стены воды, вставшей далеко от берега и начавшей страшное движение к берегу. И хотя земля у меня под ногами дрожала, несмотря на то, что мои ступни увязали в мокром, чавкающем песке, я попытался бежать. Быть может, я и успел бы вернуться к своему кораблю вовремя, если бы очередной сейсмический удар не выбрал этот самый момент для того, чтобы вновь швырнуть меня на песок, перемешанный с галькой.
А до часов мне оставалось еще ярдов пятнадцать, когда на меня обрушилась чудовищная волна. Меня с такой силой ударило о песок, что я испугался, что захлебнусь. Потом меня приподняло вверх и швырнуло головой вперед к вулканическим горам. Затем, как только первые массы воды начали отступать, мне удалось ухватиться за ствол одной из первобытных пальм, и это меня спасло.
Я в отчаянии огляделся по сторонам, но не рассмотрел своих часов посреди буйства стихий. Выбраться из-под раскачиваемых диким ветром ветвей пальмы и опрометью броситься вверх, повыше и подальше от моря, — вот все, что я мог сделать. О, безусловно, больше всего я переживал за часы — меня переполнял страх за то, что мой корабль может быть потерян безвозвратно, но сильнее всего был инстинкт самосохранения. Оглядываясь назад, я, оступаясь и скользя, взбирался вверх по все более крутым склонам. Я увидел, что целая серия вторичных ударных волн стала образовывать концентрические круги около новорожденного острова. Недолго осталось ждать момента, когда и эти волны обрушатся на прибрежные низменности.
Что ж, время шло. Ни одна из сейсмических волн не добралась так высоко, как самая первая, но волнение на море не унималось до вечера. Со своей наблюдательной точки на склоне горы я видел, как волны налетают на берег с ослабевающей яростью и с такой же яростью отступают. Постепенно стихли и подземные толчки, как и периодические извержения вулканов. Теперь новорожденный остров неподвижно стоял посреди темно-серого моря и лениво дымился.
В океане образовалось нечто наподобие дамбы из остывшей лавы. Внутри этой чаши задержалась вода, выплеснувшаяся на берег в виде цунами при первом подъеме вулканического острова. Кроме того, более или менее установилась новая береговая линия. «Бортики» новообразовавшегося бассейна не полностью перекрывали полосу воды между новым островом и материком, но тем не менее вода не отступила назад до прежнего уровня. А если океан не отступит…
Бог мой, Анри, это была ужасная мысль! Оказаться в западне здесь, в меловом периоде, — при том, что мои часы времен потерялись где-то в не слишком глубоких, но населенных злобными тварями водах вулканического залива… Остаться здесь, в доисторическом мире первобытных растений и огромных животных? Какой шанс был у простого человека выжить в мире, где правят динозавры, в эпохе непрерывной борьбы за выживание? А я сидел на склоне доисторической горы, и сумерки быстро сменялись вечерней темнотой.
Приближалась ночь, буйство стихии мало-помалу шло на убыль. Все громче стало слышаться жужжание насекомых и хриплые вопли летучих ящеров. Эти звуки доносились ко мне от затянувшихся туманом вершин гор, от глубоких расселин, а особенно — от берега, покрывшегося густой пеленой дымки. Ну конечно! Там, внизу, сейчас могли найти для себя восхитительное пиршество птеранодоны. Сколько рыб и моллюсков погибло при сейсмической катастрофе. И точно: приглядевшись, я рассмотрел немало летучих ящеров, пикирующих к воде.
Влажность воздуха стала столь велика, что туман над водой начал превращаться в облака и подниматься вверх. Вместе с облаками от воды потянулся запах тухлятины — я такого не ощущал даже на лондонских рыбных рынках. Неудивительно, что птеранодоны так рьяно набросились на еду. Ночью нечего было и думать о возвращении на берег. Возможно, не удастся сделать даже завтра. Но как же это? Я сидел на склоне горы, окутанный туманом, который становился все гуще. Быстро темнело. А я, как безумец, думал о завтрашнем дне! Боже мой! Наступит ли для меня завтра?
Я довольно быстро нашел для себя маленькую пещерку на крутом скалистом склоне. Места хватало ровно настолько, чтобы я там поместился, а об удобстве думать не приходилось. Затем, отметив вход в пещеру, чтобы потом найти его, я отправился к пальмам и, сорвав большую ветку, расщепил ее и взял себе большую острую щепку в качестве оружия для защиты от нежелательных визитеров. Мало ли кто из ночных хищников мог ко мне наведаться. Однако мне все равно было неспокойно, поэтому, воспользовавшись тем, что от вулканов все еще исходил какой-никакой свет, я поискал и нашел плоскую сланцевую плиту размером и толщиной примерно с бордюрный камень. Еще двадцать минут я этот камень толкал и тащил в гору, и вот наконец я поселился в своей тесной пещерке. Сжав в руке свое оружие, я стал смотреть в узкую щель между стенкой пещеры и краем моей каменной «двери». Когда окончательно стемнело, несмотря на тоску и — откровенно признаюсь — жуткий страх, я все же заснул неспокойным сном.
На протяжении этой тревожной ночи я дважды просыпался. Первый раз от хлопанья кожистых крыльев в вышине. Минут десять мои нервы были натянуты, как струны, но потом стало тихо — слышалось только негромкое жужжание ночных насекомых. Второй раз я проснулся из-за того, что кто-то потянул мою щепку, выставленную в щель, на себя, схватившись за острие. В испуге я судорожно ткнул щепкой вперед, а зверек, притронувшийся к щепке (скорее всего, это было одно из пушистых млекопитающих, замеченных мной днем на пальмах), с визгом боли убежал прочь и скрылся в ночном тумане.
Через несколько часов после рассвета туман рассеялся. Солнце светило в чистом ярко-синем небе. Последние насытившиеся птеранодоны со смешно раздувшимся брюхом разлетелись вдоль по берегу или отправились дальше над морем. Позади меня, выше в горах, из вулканических вершин к небу поднимались тонкие, ленивые струйки дыма. Казалось совершенно невероятным, что всего лишь несколько часов назад природа выказала такую катастрофическую ярость стихий в акте творения. А теперь новая береговая линия океана лежала ровно и спокойно, и легкие волны лизали стволы пальм, которые еще вчера стояли на приличном расстоянии от кромки воды. Я подсчитал, что вода прибыла в глубь берега ярдов на сто пятьдесят от того места, где я в последний раз видел свои часы.
Я стал медленно спускаться к берегу. Приходилось выбирать дорогу к воде между разлагающимися трупами морских животных самых разных размеров — от крошечных прозрачных костистых рыбок до тварей, похожих на акул, длиной футов восемь-девять. На море, как я уже говорил, царил полный штиль, и оно было точно таким же безмятежно голубым, как небо. Лишь время от времени из теплой воды выпрыгивала какая-нибудь рыба и на полной скорости улепетывала от более крупного мелководного хищника. У меня на глазах из воды, всего в нескольких десятках ярдах от того места, высунулась невероятно уродливая, квадратная голова, похожая на змеиную.
