Женя засмеялась, вспомнив смакуемый в их компании сюжет о том, как преподавательница старославянского допытывалась у Сашиной однокурсницы, что такое «прелюбы». Светлана мялась, краснела, подбирая приличные синонимы: это, мол, когда мужчина и женщина… А назвать надо было тип склонения.
— Я верю, что в каждом человеке, без исключения, — продолжал исповедоваться Саша, чувствуя непривычный прилив энергии, — в Достоевском, в старухе-процентщице, в Никите, в тебе, во мне, есть внутренний космос, назови его хоть душой, хоть духом. Многие его в себе губят, не добираются до своей глубины, но пока человек жив, шанс сохраняется, сколько бы ошибок он ни сделал…
И под утро Саша не мог заснуть, то всматриваясь в проплывающие за окном подмосковные полустанки, то глядя на Женю, в джинсах и свитере свернувшуюся калачиком на казенном колючем одеяле. Ему хотелось раздеть ее, как ребенка, которого посередине игры сморил сон.
2. УДАЛОСЬ
Удалось занять стол у окна. Уютно, похоже на прибалтийский ресторанчик: темно-вишневые скатерти, полумрак, одежда и лица едва различимы.
Компания была своя, но Женя чувствовала себя неловко, казалось, всем смешны ее скованность, несвобода, а как раз на нее-то пока никто и не обращал внимания. Женя еще не понимала, что внимание — чрезвычайно редкая вещь, что многие, большинство, пожалуй, целую жизнь проживают без него и в отместку сами никого не замечают.
Никита пригладил жесткие густые волосы, вальяжно откинулся на спинку стула и с видом искушенного по части светской жизни человека раскрыл меню:
— Та-ак, пить будем… шампанское…
— Шампанское только импортное, — поспешно вставил прыщавый официант в несвежей розовой рубахе, наконец пожаловавший к их столу.
— Редкий случай: «импортный» звучит как отрицательная характеристика, — вслух заметил Саша. — Оно ведь не из Шампани, а из Болгарии или Румынии.
— Ладно, сойдет и импортное, — согласился Никита слишком быстро, но тут же спохватился и степенно продолжил: — Цинандали…
— Цинандали нет, есть фетяска, — глядя в сторону, процедил официант. Он уже понял, что эти студенты — не самая золотая молодежь и много из них не вытрясти.
— Никита, роль графа, ублажающего своих гостей, тебе не удалась. — Алине надоело представление и, нахмурив брови, она задрала голову и приказала официанту: — Скажите, что у вас из закуски и сладкого, и расстанемся недовольные друг другом.
— За распределение? — поднял бокал Саша.
Все стали чокаться с виновницей торжества. Сегодня днем в результате очередного заседания из тех, на которых ничего не решается, Женя получила так называемое свободное распределение.
— За пополнение армии безработных, — на ухо Никите прошептала рыжеволосая Инна, выпускница ромгерма, которая благодаря высокому рангу писательской дочки распределялась не на общих основаниях, и громко провозгласила: — Женечка, поздравляю с освобождением!
Женя доверчиво и благодарно улыбнулась. Да и откуда могло возникнуть чувство опасности? Даже папа, такой умный и осторожный, был убежден, что только в нашей стране человек уверен в завтрашнем дне, его не выкинут на улицу, не оставят без средств существования. А «у них» — сотни, тысячи безработных, целая армия. Так его научили отвечать на крамольный вопрос: в чем преимущество социалистической системы? Вопрос, который можно было обсуждать только в узком семейном кругу, куда не входил даже муж маминой старшей сестры.
К хору вилок, стучащих так, будто один человек быстро и жадно опустошает свою тарелку, прибавились неслаженное пиликанье и гром. На эстраду выплыла дородная тетя в облегающем платье с блестками и усердно, до пота под мышками, стараясь перекричать допотопный оркестр, запела: «Ты жива еще, моя старушка».
Никто бы не обратил внимания на этот досадный шум, если бы Светлана Вагина, самая старшая в их компании, не стала, расслабившись и даже немного раскиснув, потихоньку подмурлыкивать: «Пишешь ты, что, затая тревогу, загрустила очень обо мне и выходишь часто на дорогу…»
— Сплошное искажение классики, — поморщился Саша.
— И каждая нота — вранье, — вставил свое слово новый поклонник Алины, год назад закончивший консерваторию.
— Ну, специалиисты, — кокетливо хихикнула Светлана, хотя и сама была выпускницей филфака и диплом писала о поэзии. — По-вашему, только с консерваторским образованием можно петь. А народ хочет душу выразить, и всякие придирки тут — от лукавого. — Она сердито почесала макушку, осыпав черную синтетическую водолазку маленькими белыми точками, слащаво улыбнулась и пошла танцевать с посторонним кавказцем.
Андрей Гончаренко, по прозвищу Борода, недавно прибившийся к их компании Сашин однокурсник, уже погрузился во вселенскую скорбь. Его затуманенный взор остановился на Жене, и он коснулся табуированной темы ее научного руководителя:
— Вот опять носатые брюнеты русскую девку одурачили! Он будет процветать в своем Иерусалиме, а про любимую ученицу и не вспомнит. До чего же мы все-таки доверчивый народ…
— В тебе я особой доверчивости что-то не замечал! — сердито оборвал его Саша.
Но Борода уже не мог остановиться и пустился в пространные рассуждения о конце русской интеллигенции.
— Опять за грамотных расписываешься, в том числе и за более грамотных, чем ты сам. — Саше едва удалось пресечь разговор, который до добра никак не мог довести.
А Женя, проводив грустным взглядом Никиту, выведенному Инной на тесный пятачок для танцующих, напрягала все силы, чтобы изобразить спокойствие и сосредоточенность на собственных думах. Она даже улыбнулась, когда случайно встретилась с его большими, светло-синими глазами, но эти старания еще больше подчеркнули ее отчаяние и одиночество.
Совсем не в том дело, что никто не пригласил танцевать — к этому она уже успела привыкнуть, хотя и не могла понять, в чем тут дело, ведь куда менее красивые девушки легко находили себе пару на вечеринках. Надо было расставаться с влюбленностью. Никитино ласковое подтрунивание, подчеркнутое джентльменство — вовремя поданное пальто, цветы, которые он, приходя в общежитие, дарил сестрам, все это оказалось только вниманием приятеля, хорошо воспитанного. В носу защипало, и Женя торопливо вынула носовой платок, чтобы успеть подхватить уже набухшую слезинку.
— Ты что такая странная? — Алина присела на краешек Жениного стула. — Мы убежим тихонько, ладно? Не скучай, завтра позвоню.
Сестры никогда не обсуждали свои увлечения, но целомудренная привязанность друг к другу раскрывала тайны сердца. И сейчас, угадав, что у Алины с музыкантом происходит что-то важное, Женя обрадовалась, повеселела и перестала вести причиняющее боль наблюдение.
А Инна снова потащила Никиту танцевать. Под мелодию «Мишель» она как бы нечаянно коснулась его грудью и сразу отстранилась с кокетливой театральностью. Она-то уже давно заметила, что красивый, избалованный Никита, выделяющийся даже среди знакомых ей «пис.детей», причем не только успехами своего отца, известного писателя для детей и юношества, как-то не совсем обычно ведет себя с этой провинциалкой, недотрогой Женькой. Тем более интересно будет заполучить его, мальчика своего круга.
