— И почем же? — Саша свернул веер своих карт, перестав торговаться за прикуп.
— Что, интересно, сколько стоит свобода? — съехидничал Никита.
— Тыща. — Борода и сумму знал. — Прошло два года, насчет жилплощади ничего не уладилось, а от него требуют, чтобы выписывался. Если нет, заставят платить алименты — девица за это время родила. Не от Витюхи, конечно.
— Ну и дурак, — то ли рассказу, то ли мыслям о себе подвел итог Никита.
— Вспомнил, я же тебе «Лолиту» должен отдать. — Саша вышел в коридор и вернулся с книгой, распухшей от хождения по рукам.
— Ну что, ты тоже шокирован? — на всякий случай спросил Никита. Считалось недопустимым оправдывать влечение к нимфетке.
— Не понимаю, что за сложности с этим романом… — Сашу никогда не интересовало, из какого сора растут стихи, из чего приготовлено произведение. Он, как профессиональный гурман, оценивал только вкус и содержание полезных витаминов. — Это же не про запретную любовь к малолетке, а про избирательность чувства. Когда все остальные бабы просто противны, — поспешно снизил он пафос. — И показать это можно только на экстремальном материале. Ну, написал бы Набоков роман, в котором герой предан взрослой женщине — никакого же впечатления. Нет, это по-своему нравственная книга.
— Роман написан прекрасно, — согласился Никита и, желая возвыситься над всеми, изрек: — Но нравственность там и не ночевала.
— Слушай, у тебя ведь тоже была Лолита, — напомнил Борода, постукивая пальцами по столу и нервно соображая, можно ли объявлять мизер с двумя дырами в одной масти.
— Да нет, она только ростом маленькая. А так оказалась вполне сложившаяся…
Разговор о женщинах пошел по второму кругу, но предгрозовая атмосфера исчезла.
— И Женя со мной согласна… — Уйдя в свои думы, Саша сделал неверный ход и упустил возможность поймать мизер.
— А я одну из Селениных встретил совсем недавно в очень веселой компании. — Обрадованный ошибкой партнера, Борода откинулся на спинку стула и закурил. — Нон-конформисты, художники. Ребята, сразу видно, на платонические отношения не способны. «Девушка, я вас просто обязан написать», а потом раз — и на матрас.
— Да это наверняка была Алина! — рассерженно перебил Саша.
— Не сотвори себе кумира, — назидательным тоном сказал Никита. — Слухи о нравственности этих сестриц всегда были преувеличены. — В его голосе звучала явная мстительность. — Как насчет кофейку? — Никита поспешно бросил опасную тему: Саша, конечно, не будет требовать никаких доказательств, и все же, на всякий случай…
— От кофе теперь не отказываются. С первого марта двадцать рубчиков кило будет, — радостно объявил Борода, хотя ничего приятного в четырехкратном повышении цены не было.
— Сколько бы ни стоил — все одно бурда. Я вас настоящим, гранулированным напою, из-за бугра привезенным. — Никита принес из кухни большую пластмассовую банку с пузатой завинчивающейся крышкой, похожей на атомный гриб, и тут дверной звонок заиграл Моцарта. — Это отец, с задушевным разговором пришел. Сидите! — приказал Никита и пошел открывать.
— Буду я еще спрашивать!
В комнату ворвалось искусственно разъяренное существо в дубленке, рыжих сапогах на высоченных каблуках, с детским лицом, непрофессионально загримированным под взрослую женщину.
— Молодой человек! Помогите мне раздеться! — велела она Бороде. Присутствие растерявшихся зрителей сделало ее хозяйкой положения.
— Как ты посмела, после всего! — Никита выхватил у Бороды дубленку и попытался вернуть ее незваной гостье, но та, старательно не замечая его, плюхнулась на диван, взяла из пачки, лежащей на столе, чужую сигарету и вкрадчиво спросила у Саши:
— Огонька не найдется?
Только сейчас узнав ту самую Ларису-Лолиту, из-за которой Никиту выгоняли с работы, он автоматически полез в карман за спичками, но все-таки остановился — сообразил, что, дав ей закурить, еще сильнее укрепит позицию девицы, как бы станет на ее сторону.
Немая сцена была прервана появлением Никитиного отца.
— Что же ты дверь не закрываешь? — остановился он в дверном проеме. — Ребята? Здравствуйте! — И тут его взгляд наткнулся на Ларису. — Она? — Получив утвердительный кивок сына, подошел к девушке и сухо представился: — Юрий Борисович, отец.
Строгость и отсутствие агрессивности с его стороны поставили стену между Ларисой и остальными, она неестественно хихикнула и протянула ему руку с так и не зажженной сигаретой для поцелуя. Никитин отец сделал вид, что не понял жеста, повернулся к ребятам и с нарочитой вежливостью попросил:
— Позвольте на непродолжительное время лишить вас общества сей дамы.
Издевка, упакованная в изысканное выражение, достигла цели: Лариса прямо на глазах превратилась в жалкое, вульгарное создание, которое послушно поплелось за Юрием Борисовичем на кухню.
— Что теперь-то ей от тебя нужно? — Борода не хотел оставаться в неведении.
— Уму непостижимо! — Никита все еще не перевел дух. — И с мужиком я ее застал, и про тамиздат доложила куда не следует, а все равно требует, чтобы женился. Люблю, говорит. Или просится хотя бы пожить, пока нигде не пристроится. Ну, ладно, давайте доигрывать. Отец с ней разберется.
— Слушай, у нас штат рецензентов перелопачивают… — Саша не мог сосредоточиться на игре. — Давай тебя запишем.
— Что, очередная чистка? — перебил Борода.
— Ага, там лажа вышла. «Чайник»; один подсунул из вредности в свою рукопись десятка полтора стихотворных размышлизмов лауреата Ленинской премии. Рецензент, естественно, авторство не угадал, сборник раздраконил и почти все отрицательные примеры — из выдающегося мастера. А шустрый молодец возьми да и отправь отзыв самому лауреату. Такое разразилось…
— Что-то уж очень на анекдот похоже, — усомнился Борода.
— Да мы все персонажи одного довольно дурацкого анекдота, — хмуро заметил Никита. — Я б у вас поработал, но отца просить не хочу…
— Просить буду я, а кто чей отец, и так знают.
Пульку доигрывали по инерции — без спора уступали тому, кому шла карта, на десятикратной не угадали снос, и игра окончилась. Все время шикали друг на друга, пытаясь сохранить тишину, но дом был построен еще до революции, и сюда не проникали не только звуки человеческого голоса, но даже шум воды в туалете.
— Ну-с, кто победил? — С этими словами в комнате появился Юрий Борисович.
Ничего нельзя было понять ни по его виду, ни по интонации. И вопрос дурацкий: никто не подсчитывал результата. Победил ли Юрий Борисович — вот что хотелось знать.
— А эта где? — не вытерпел Никита. Он стал похож на мальчика, который спрашивает у папы, прогнал ли тот обидчика.
— Все в порядке, сынок.
«Эта» была по другую сторону баррикад, презумпция невиновности распространялась только на сына.
