Проблема неузаконенного свободного дня Женю не беспокоила — в субботу и воскресенье она скучала по издательству, скрашивая уикенд посещением Ленинки, чтением рукописей, корректур, а иногда и работой с Кайсаровым, для которого все дни недели были на одно лицо…
— Здравствуйте, Евгения Арсеньевна! Вы волосы распустили? А вот раньше было принято прически носить, чтобы овал лица подчеркнуть, — весело заметил Кайсаров, помогая впервые пришедшей к нему Жене выбраться из тяжелой шубы.
Не мешкая, она подошла к зеркалу и заколола волосы на затылке.
— Господи! Так не бывает! — П. А. от восхищения Жениной реакцией снял очки и отошел в угол. Полюбовавшись ею, он поправил узел широкого старомодного галстука, застегнул пуговицы темно-синего шерстяного жакета, предложил: — Сейчас чайку выпьем, — и ушел на кухню.
Оставшись одна, Женя присела на край ампирного стула и принялась рассматривать гостиную. Круглый стол на музейных львиных лапах накрыт обыденной клеенкой, на нем две чашки, тарелка с сыром, хлеб и начатая коробка зефира в шоколаде. В комнате просторно расположились большие удобные вещи, похожие она видела в искусствоведческих книгах и альбомах: комод в стиле ампир, двустворчатый шкаф, переходный стиль от барокко к классицизму, инкрустированная жардиньерка.
— Какая красивая мебель! Так и хочется воскликнуть: уважаемый шкаф!
— Да, мебель старинная, но это не гарнитур, каждая вещь сама по себе, со своей историей. Когда-нибудь я напишу о них. Чай сейчас заварится. — П. А. подошел к бюро, на котором лежала кучка писем. — Вот, в сегодняшней почте послание от сумасшедшей старой девы, без подписи и без обратного адреса. Рассказывает, как ее подругу преследует главный инженер. Но я-то вижу, что речь о ней самой, она за ним гоняется. Сексуальная психопатка с манией величия. И конец: «Прошу вас это письмо никому не показывать». А я вам читаю! — Кайсаров отрывисто захохотал.
Из письма было ясно, что автору не больше сорока, но семидесятипятилетний Кайсаров говорил о ней как о женщине пожилого, неинтересного ему возраста.
— Минутку, я еще раз позвоню… На дачу. У жены стенокардия, врачи прописали постельный режим, а дозвониться невозможно.
— Что, никто не подходит? — испугалась Женя и уже готова была ринуться на дачу, чтобы помочь.
— Да нет, все время занято. Наверное, с кем-нибудь разговаривает, — пожаловался Кайсаров с обидой. — Вот посмотрите статью. Я здесь про экранизацию классики пишу и заступаюсь за режиссера. Его фамилия Гребень. Снял «Горе от ума», очень хороший фильм, а на полку положили.
Кайсаров все еще терзал телефон, когда Женя кончила читать.
— Замечательная работа! Сейчас редко кто понимает и ценит специфику кино. Обсуждают литературный сценарий, а не фильм. Ведь главное — что увидел глаз. Многие современные фильмы можно только слушать — все будет ясно. И еще про «искажение классики». Приди домой, раскрой книгу — там все на месте осталось, ничего не испорчено. По вашей статье похоже, что получилось настоящее кино.
— О, как вы тонко понимаете. Скоро придет Гребень, я думаю, мы вместе сможем поговорить. Что же вы ничего не едите? — Сам Кайсаров не торопясь отрезал от бутерброда маленькие куски и с наслаждением смаковал.
— Спасибо, не хочется, — сказала Женя чистую правду.
— Сразу видно благородного человека — он и не ел, а сыт, — с хитроватой улыбкой процитировал Кайсаров слова Плюшкина.
Еще больше он обрадовался, когда Женя предложила вымыть посуду. В кухне было очень чисто. Вообще вся квартира ухоженная — без запыленных углов, без больших и маленьких завалов, но и без закабаляющего порядка, когда каждый предмет, от ножниц до стула, раздраженно требует вернуть его на свое место. Как непохоже на обиталища стариков, у которых вещи под конец жизни завоевывают и подоконники, и стены, громоздятся на комодах и шкафах и потихоньку вытесняют самих владельцев в мир иной.
Женя достала толстую папку с расклейкой третьего тома собрания сочинений Кайсарова и стала ее перелистывать, сверяясь с картонкой, на которой столбиками были выписаны номера страниц с важными и не очень вопросами к автору. Произведение, вошедшее в золотой фонд советской литературы — официальная оценка романа, десятки раз издавалось с одними и теми же неточностями.
— Вот здесь у вас: «Солнце скрылось за горой», а у Майкова: «Солнце скрылось под водой». Это сознательная трансформация?
— Так «Спи, дитя мое, усни» — Майков? Нет, какая там трансформация! Я это воспринимал как фольклор. — Кайсаров добродушно рассмеялся. — Конечно, надо поправить.
— Я сравнила два варианта вашего романа. Мне кажется, многое вы зря сократили.
— Зря! Как будто я этого хотел! За первую часть меня даже в «Правде» ругали. Лет пять потом ко мне никто не приходил, телефон месяцами молчал. А с каким трудом я его писал! Только одно начало — толстенная папка. Никак не удавалось. Оказалось, очень трудно описывать женщину. Я решил, что напишу много-много всего, может быть, получится. А вот теперь в последней повести о Зое Звонаревой рассказано мало, а ведь получилось!
Даже в дружеском разговоре Кайсаров следил, чтобы хула не перевесила хвалу. Но это было открытое, простительное хвастовство, похожее на похвальбу ребенка.
— Сокращала ваша Аврора. Перестраховщица, между нами говоря, первостатейная! Она все скользкое вымарывала — и как в тридцать седьмом при сколько-нибудь серьезных разговорах телефон подушкой закрывали, и про аресты, и как всех в стукачестве подозревали…
— Вот это все и восстановим. А почему выпал диспут с Маяковским, сцены в Доме литераторов, как они на спектакли Мейерхольда ходили, как Зощенко читали? Ведь у вас был еще и фотографический портрет эпохи, и такие важные детали пропали!
— Дай вам Бог сохранить это чувство правды, эту искренность на всю жизнь…
— А кусок про колхоз я бы убрала — чувствуется его конъюнктурность…
Женя была так увлечена работой, что на комплимент не отреагировала — уложила его в уголок памяти, чтобы потом, наедине с собой, распробовать и посмаковать.
— И тут вы правы. Ведь что тогда получалось: кулак, тот, кто много и с хорошими результатами работал — плохой, раскулачить, а бедняки, неумехи, лентяи, пьяницы — молодцы… У меня в первом варианте по-другому было. Архив на даче, я сейчас позвоню, мне найдут. — Кайсаров пошел к телефону. — Что же у тебя все время было занято? Нет? Ох, я — дурак, здешний номер набирал. Конечно, было занято — я сам же и занял.
Пропищал звонок, и Кайсаров попросил глазами, чтобы Женя открыла входную дверь.
Режиссер оказался высоким человеком спортивного сложения. В этот холодный зимний день на его ежиком стриженной голове не было шапки, под нейлоновой курткой советского производства тонкий колючий свитер плотно облегал широкие плечи, хмурый взгляд исподлобья выражал решительность и целеустремленность.
Кайсаров усадил его за чтение статьи, а сам продолжил работать с Женей.
