Женин сосед по камере (она-то добровольно считала рабочую комнату залой или гостиной) с раздражением и грохотом выдвигал один за другим ящики своего стола. Наконец в нижнем нашарил полупустой флакон зеленого одеколона франко-советского производства, подаренный ему родным коллективом ко Дню Советской армии. Дрожащими руками отвернул крышку, хлебнул, запрокинул голову. Шумно прополоскав рот, немного пораздумывал и проглотил жидкость как лекарство.
Никто не обратил внимания на неэстетичную процедуру, а Женю чуть не стошнило. Выскочила в коридор и наткнулась на Валерию.
— Поздравляю вас! Чистые листы первого тома Кайсарова пришли! — У нее в руках была стопка уже разрезанных и просмотренных страниц. — Опечаток, кажется, нет, но бумага подкачала — то в голубизну ударяет, то почти желтая. В книге будет некрасиво смотреться.
— Что же делать? — В таких тонкостях Женя еще не разбиралась, но Валерия вон как озабочена, и Кайсаров, наверное, расстроится…
— Пойдите к Вадиму Вадимычу, только он может помочь.
И Женя, схватив листы, помчалась на пятый этаж.
Заместитель директора, продолжая говорить по телефону, кивком показал на стул.
Какая странная у него прическа. Издалека — аккуратно уложено, вблизи же видно, что клочок длинных волос перекинут с правой стороны на левую, чтобы спрятать лысину. А если ветер?
Стараясь не прислушиваться к неторопливому разговору, ничуть не ускорившемуся от ее прихода, Женя стала разглядывать книги в старинных резных шкафах.
— Подошли человека, завтра, часа в три, я все устрою. Да, чуть не забыл, мне два рулона рубероида для дачи нужно. Сделаешь? Ну и ладненько… Ты что так запыхалась?
Женя не сразу сообразила, что Вадим Вадимыч уже кончил телефонный разговор и обращается к ней — так вкрадчиво, мягко он задал свой вопрос, слишком интимный при их дистанционных отношениях. А поняв, чересчур быстро ринулась к столу, чтобы показать листы.
— A-а… Конечно, некрасиво… как слоеный торт. Мы головку закрасим, верхний обрез. Я обещал Кайсарову, что другие тома будут на хорошей бумаге. Конец квартала — выбирать не приходится. — Вадим Вадимыч изучающе посмотрел на Женю и, расплывшись в улыбке, взял ее за руку: — А про тебя очень хорошо все говорят, молодец! Может, тебе что нужно?
Сделав вид, что ей надо пригладить волосы, Женя отняла руку и села на самый дальний стул. Во рту пересохло, и «спасибо» получилось почти неслышно.
— Возьми подписку на Цвейга, он ведь у нас по жребию был.
Новое «спасибо» прозвучало слишком громко. Женя, как всегда, не посмела отказаться, хотя собрание сочинений Цвейга она как раз вытянула. Не решилась огорчить человека, как оказалось, к ней так расположенного.
— Хороших работников, понимаешь, не ценят у нас. Этот, — Вадим Вадимыч показал на стену, за которой находился кабинет директора, — любого предаст. Ты с ним как?
Женя пожала плечами — откуда ей знать, как?
— Вот-вот, ты ему в лапы не давайся. Мне один очень известный и уважаемый художник говорил, что вот он, этот, прощается с тобой дружески, даже до лифта проводит, дверцу откроет, а там и пустой колодец может оказаться, пропасть. В хозяйственных делах, понимаешь, совсем не разбирается. Или чересчур хорошо разбирается. Говорят, дачу себе строит из материалов, которые издательству на ремонт выделены. Но это между нами…
«Какое „между нами“!» — подумала Женя. Сто раз уже слышала она шушуканье и про художника, и про дачу.
Зазвонил телефон, и Женя, ругая себя, потихоньку выбралась из кабинета. Получилось, что она теперь обязана Вадиму. За что? И когда, как потребуется расплачиваться?
В конце дня из производственного отдела принесли пухлый синий том с золотыми тиснеными буквами: «П. Кайсаров. Собрание сочинений». Как некрасивая девочка из стихотворения Заболоцкого, что бескорыстно радовалась чужому велосипеду, Женя в упоении показывала всем книжку. Техредше, случайно заглянувшей в их комнату, рассказала, как ходила к Вадиму Вадимычу.
Аврора Ивановна отвела Женю в сторону:
— При ней, — она показала на пухленькую техредшу, — про Вадима ни слова.
— Почему? Я же ничего плохого не говорю.
— Все равно. Она его любовница.
— Как это может быть известно? — спросила Женя, вместо того чтобы оборвать сплетницу. «Вдруг и про меня такое же говорят?»
— Их видели вместе в ресторане ЦДЛ, — привела Аврора неопровержимое, по ее мнению, доказательство.
В вечернем телефонном разговоре Женя подробно обрисовала Рахатову эту поучительную, с ее точки зрения, картинку издательских нравов, которая, однако, Рахатова ничему не научила, наоборот:
— Совершенно тебя не понимаю. Я — другое дело. Мне есть кого бояться, все-таки жена, сын. А я не страшусь, ничего не скрываю. Да, порой люди судачат, а потом очень быстро привыкают к новости, какой бы она ни была. Вот напряги память и попробуй назвать хотя бы одно женское имя, связанное с известным писателем, политическим деятелем, художником и преданное позору или анафеме? Я такого имени не нашел. Анна Керн? Мария Денисова? Елизавета Воронцова? Лиля Брик? Вероника Полонская? Ольга Ивинская? Или, может быть, смеялись над их мужьями, над Осипом Бриком, Михаилом Яншиным? Чепуха все это. Дело в том, как сам человек относится к событиям и к самому себе. Можно втягивать голову в плечи, а можно высоко поднять ее и так держать всегда. А ты, как зайчик, тени своей пугаешься. Можешь мне объяснить, почему?
— Сто раз объясняла: если вы не хотите быть со мной вместе… — Этими словами Женя заменяла другие, которые она не произнесла бы, как ей казалось, никогда и ни за что, так они были унизительны для нее.
— Да нет же, нет! Хочу и буду! По-разному могут складываться обстоятельства, но, что бы ни происходило, я — рядом с тобой, а если какое-то время не рядом, все равно, я принадлежу одной тебе! Тебе и никому больше! Вот были у меня сегодня гости — получилось даже неудобно: я все время уходил от них в свой кабинет и погружался в мысли о тебе. Говорил, что выпил лишнюю рюмку, а на самом-то деле я был там с тобой, мое солнышко… — Взволнованная нежность зазвучала в голосе Рахатова, и он помолчал, чтобы осознать и запомнить это новое для него чувство. Но в установившейся тишине не было ответных признательных импульсов, и ему пришлось вернуться к горькому началу разговора: — Оставить Симу — значит отрубить голову человеку, который двадцать лет не в пример многим и многим бесстрашно сражался за меня с моими идейными и творческими недругами, помогал мне в тысячах разных дел… Как же я отрублю ей голову? Ты же добрая, ты этого не захочешь. И сына я не могу бросить. — Рахатов даже устал, убеждая себя в своей полной правоте.
Попрощавшись, Женя не смогла усидеть на месте. Как будто машина на большой скорости с визгом затормозила и вновь понеслась. Стала бегать из угла в угол, попробовала читать. Детектив — ничего не поняла, отложила. Свежая «Литературка» — ну и чепуху пишут!
