— А вам сегодня уже звонили… Мужской голос, не назвался… — Валерия продолжала испытующе смотреть на Женю.
Зачем ей нужно про меня все знать? Заурядное любопытство? Но ведь мне она выдает все, что хотя бы чуть-чуть похоже на чью-нибудь тайну. Многие предупреждали: с Валерией поосторожнее… Но пока она только хвалит меня и авторам, и коллегам. «Они злятся, когда я о вас хорошо говорю, и меня ненавидят. Ничего, пусть». Скорее всего, хочет откровенности без какого-либо расчета. Но это невозможно, как ей дать понять?
А Валерия уже выкладывала мелкие издательские новости, перемежая их жалобами на Кузьминичну, на Аврору, даже на своего друга Петра Ивановича… «Срочная» работа застряла в стареньком «Ремингтоне».
Доверительный шепоток прервала секретарша соседней редакции — предложила пачку сырковой массы из буфета. Валерия долго рылась в дорогой кожаной сумке (подарок благодарной вдовы одного писателя), так и не нашла деньги, пришлось высыпать содержимое на стол. И покатились таблетки, пуговицы, дешевая пудреница — Женя помогла сгрести все это в кучу и отправить обратно в сумку, слишком роскошную для ее владелицы. А Валерия освободила часть творога от мокрой липкой бумаги и откусила большой кусок. Зазвонил телефон, и, несмотря на набитый рот, она потянулась к трубке, но Женя ее опередила.
— Женечка?! Господи, как я рад, что слышу тебя наконец! Вернулась! Я в Переделкине. Сможем сегодня встретиться? Как вырвешься, сразу приезжай, жду тебя в любое время. Я так соскучился, что даже Алине позвонил. Она разговаривала со мной очень приветливо. Настроение у нее вроде бы творческое, боевое. Сказала, что сама без тебя скучает. Но я, конечно, сильнее. Алина мне понравилась — энергичная, целеустремленная. Не знаю, чего она сможет достичь, но все равно молодец!
Женя вдавила трубку в ухо, чтобы закрыть дырочки, через которые слова Рахатова разносились, как ей казалось, по всему издательству. Еле слышно прошептав «хорошо», она повесила трубку.
— Это звонил… — Женя стала лихорадочно соображать, кого бы назвать, — один приятель, мы учились вместе.
Женя покраснела, смекнув, что врать было необязательно… Но промолчать иногда так трудно.
— Ваш жених? — Валерия обрадовалась за Женю.
— Нет, у меня нет жениха… — Женя постаралась сказать это так, чтобы и Валерию не укорить за бестактный вопрос, и свое достоинство не совсем уронить.
— Потом все расскажешь — и как съездила, и про работу, и почему сердечко бьется. Я так соскучился, что еще час — и ты бы уже только хладный труп застала… Ты что, мне не рада? — Рахатов отодвинулся и строго посмотрел на Женю.
— Отец очень болен.
По произнесении этих слов Жене стало стыдно, что она уходит от очередного выяснения отношений таким вот способом. И в то же время осознала, что тревожится за папу больше, чем за себя. А Рахатов встал, подошел к окну и начал задавать ей прицельные, выдающие его искреннее участие, вопросы. Оказалось, что в Турове работает его давняя поклонница, знаменитая профессорша-кардиолог, которой он обещал дозвониться завтра же, чтобы устроить консультацию Жениному отцу, а если понадобится, то и положить его в ее клинику.
— …Неужели тревога и страх — ближайший путь к гармонии? — говорил через полчаса Рахатов. — Как не хочется с небес на грешную землю спускаться. Кажется, я летел сейчас в бездонную синь на белом пуховом облаке. От тебя идут божественные биотоки! Именно божественные! — Рахатов благодарно поцеловал Женю. — Вот сегодня меня остановила одна молодая поэтесса из Баку, наговорила множество восторженных слов о моих стихах и показала, где ее комната, то есть попросту призналась, что будет рада, если я ее навещу. Но несмотря на ее горячность и искренность я и не подумал воспользоваться приглашением. Ведь у меня есть ты… А сейчас мы пойдем гулять. И никакие возражения не принимаются.
Женя и не собиралась отказываться. Ей так хотелось еще побыть рядом с ним, понежиться, вобрать в себя его восхищение. Конечно, хорошо бы поскорее стемнело…
— Вот здесь я вышагиваю все свои строчки, ногами… За столом только записываю, — после уютного, ненапряженного молчания признался Рахатов. — Сегодня слушал Грига. Почему-то эта музыка, грустная и такая лиричная, напомнила мне о тебе. Григ был настоящим гением — знал, что ты родишься на свет. Ноктюрн — это ты.
Его слова так естественно сочетались с теплым ласковым ветром, с покрасневшим у горизонта небом и нежными перьями облаков, с желто-красным ковром из листьев, расстеленным вдоль забора, с тишиной, которая бывает только в осеннем Подмосковье. Изредка Рахатов называл имена владельцев дач — больших писательских начальников и реже известных писателей.
— Какими судьбами! — Из калитки, к которой они подошли, высунулся полный, невысокого роста человек в клетчатой ковбойке. Здороваясь с Рахатовым, он внимательно рассматривал Женю.
— Познакомься, Юра, это мой редактор, Евгения Арсеньевна. Вот с трудом уговорил прогуляться — приехала поработать. Я говорил тебе, что у меня собрание сочинений выходит?
— Говорил, говорил… — отмахнулся Юра. — С таким редактором и я не отказался бы пройтись, но мне так еще ни разу не везло.
— Ты, конечно, большой талант, но редактор этого класса полагается только гению.
— Я, гений Игорь Северянин, — продекламировала Женя, чтобы иронией уравнять чаши весов. Стремясь, как всегда, уберечь от обиды человека, особенно чужого.
Рахатов забыл ей представить своего знакомого, самой придется догадываться. Ведь если спросить, то и Рахатова уязвишь за невнимательность, и этот писатель обидится — видно, он уверен, что его и так все знают.
— А пошли ко мне? — Приятель Рахатова подмигнул Жене как сообщнице, взял ее под руку и повел по тропинке к двухэтажному светло-сиреневому дому. Женя беспомощно обернулась, но Рахатов спокойно шел за ними, как бы не замечая ее волнения.
Ступеньки, крыльцо, малюсенькие сени, кухня, прихожая с овальным зеркалом, крутой деревянной лестницей и несколькими закрытыми дверями. Тишина обманула Женю, она успокоилась и стала рассматривать большую комнату, куда завел их хозяин.
Это — дача? Дом, куда свозят старую поломанную мебель, вышедшую из моды или ветхую одежду, ненужные книги? И все равно остаются необжитые углы, на которые и хлама не хватило? Простор здесь тоже есть, но он — важная часть интерьера, наравне с длинным столом, креслами, сервантом, в котором свободно расставлен кобальтовый сервиз. Большой серебристый телевизор на высоких ногах, не изуродованный прыщиками кнопок, стоит посередине комнаты напротив плюшевого дивана.
— А я думал, ты в Копенгагене, — пригубив «Наполеон» из рюмки-тюльпана, продолжил пикировку Рахатов.
— Да компания собралась уж очень говенная, я побрезговал, — без видимого сожаления объяснил хозяин.
— А кто?
— В том числе твой будущий сосед по даче. Скоро вы с ним будете морковку сажать и семенами обмениваться.
О даче Женя услышала впервые. Значит, строит еще одну преграду. Нет, сейчас об этом думать нет сил. Женя выпила свою порцию коньяка, чтобы вернее скрыть отчаяние.
