В этот момент она увидела его.
Все ее тело напряглось, превратившись в комок нервов, пропитанных адреналином. Руки снова задрожали.
Он стоял за живой изгородью и смотрел в ее сад. Ее он не видел, так как, выгибая шею, внимательно смотрел на второй этаж горящего дома, переступая с ноги на ногу, чтобы лучше рассмотреть.
— Мама! — крикнул Калле и протянул руку в сторону Вильгельма Гопкинса. — Это наш глупый сосед!
Анника шикнула на него и пригнулась.
«Я не хочу, чтобы он знал, что мы живы, — подумала она. — Он не видел, как мы вышли, и думает, что победил».
Беззвучно переступая босыми ногами, Анника и дети прокрались через дорогу в сад Эббы.
— Мама, почему загорелся наш дом? — спросила Эллен.
Анника облизнула сухие губы и с трудом ответила:
— Знаешь, в домах иногда случаются пожары.
У Эллен задрожали губки.
— А где папа?
— Папа на работе, — объяснила Анника. — Папа сегодня работает допоздна.
— Вы поссорились, — сказал Калле.
— Где Поппи? — вдруг спросила Эллен. — Мама, где Поппи и Людде? Мама, они сгорели?
Она тихо и беспомощно заплакала и рванулась назад, к дому. Анника едва успела поймать ее.
«Я не могу больше здесь оставаться, — подумала Анника. — Я не могу оставаться здесь и видеть, как на глазах моих детей горит их дом. Я не могу допустить, чтобы они поняли, что наши соседи подожгли наш дом и смотрят, как мы заживо в нем горим».
— Поппи, — безутешно рыдала Эллен. — Я хочу Поппи…
Сотовый телефон лежал в кармане.
Анника вытащила его и посмотрела на дисплей. Никто не звонил. Томас не звонил. Сообщений тоже не было.
Она позвонила Томасу, но его телефон был выключен. Информация доставлялась в центр сообщений. Что она может сказать? Что делать? С чего начать?
Она закончила вызов и позвонила в такси.
Но у нее нет денег, да и куда ей ехать?
Она посмотрела на дом.
Лопнули все остальные окна. Огонь полыхал теперь во всех комнатах. Вой сирен стал ближе, но пожарные уже ничего не смогут сделать. Скоро рухнет крыша.
Ей хотелось плакать, но слез не было. Ей хотелось кричать, но она словно онемела.
Дети тесно прижались к ней с обеих сторон, и она поняла, что не должна здесь стоять.
Целью поджога были дети. Бутылки с зажигательной смесью бросили в их комнаты. Было три коктейля Молотова. Один бросили на первый этаж, один в комнату Эллен, третий — в комнату Калле.
Горючую смесь не бросили в их с Томасом спальню.
«Они знали, что я первым делом кинусь спасать детей. Мы не должны были выйти отсюда живыми. Мы должны были умереть».
В этом было что-то личное.
Месть. Месть просто за то, что они здесь жили.
Вильгельм Гопкинс покинул свой пост у живой изгороди и направился к крыльцу. Остановившись, он тщательно вытер ноги, прежде чем войти в дом.
«Ты заплатишь за это, — подумала Анника. — Пусть это будет последнее, что я сделаю в своей жизни, но ты дорого за это заплатишь».
Через несколько минут на подъездную дорожку к дому Эббы свернуло с дороги вызванное такси.
Анника вместе с детьми села на заднее сиденье и назвала шоферу адрес Анны Снапхане.
— Черт, — сказал таксист, округлившимися глазами глядя на пылающий дом. — Кто-нибудь вызвал пожарную команду?
В этот момент к дому Анника подъехала первая пожарная машина.
— Мне надо будет подняться в квартиру, — хрипло сказала Анника шоферу. — У меня нет денег. Вы подождете, пока я поднимусь и спущусь?
— Нет, так дело не пойдет, — ответил таксист, посмотрев на странную пассажирку в зеркало заднего вида.
Она закрыла глаза и откинулась на подголовник.
— Я очень вас прошу, это горит мой дом.
Он тронулся и медленно поехал мимо пожарной машины. По дороге они встретили мчавшиеся по Винтервиксвеген к месту пожара машины скорой помощи. Их синие мигалки разрывали черноту ночи.
Ночь скоро кончится, вдруг подумала Анника.
Такси ехало вдоль берега к городу. На западе небо было еще непроницаемо темным, но сзади в салон такси лился свет, и это был не отсвет пожара. Скоро солнце выкатится из-за горизонта, подумала Анника.
— Как начался пожар? — спросил шофер.
— Я не могу сейчас об этом говорить, — ответила Анника.
Дети с обеих сторон жались к ней, свернувшись клубочками на сиденье, и она беспрерывно гладила их по волосам и пижамкам. Вскоре детей укачало, и они уснули.
Убедившись, что дети спят, она взялась за сотовый телефон.
К. ответил на звонок по прямому телефону сразу.
— Не ждал услышать тебя еще несколько часов, — сказал он.
— Мой дом горит, — бесцветным голосом сообщила Анника. — Кто-то специально его поджег. В детские комнаты бросили по коктейлю Молотова.
Инспектор молчал. Было слышно, как он шуршит какими-то бумагами.
— Ты не пострадала? — спросил он наконец.
— Я спустила детей из окон на террасу по простыням.
— Можно ли спасти дом?
— Никаких шансов, он сгорел дотла.
Инспектор вздохнул.
— Ну, ты знаешь, что делать… — сказал он.
— Я знаю, кто это сделал, — выпалила она. — Это Вильгельм Гопкинс, старик, живущий рядом. Это он позвонил в полицию насчет машины Бернарда Торелла. Он стоял в кустах и смотрел на пожар, когда мы выбрались. Это он поджег.
— Почему ты так думаешь?
Анника отбросила волосы со лба и только теперь поняла, что вся вымазана сажей.
— Он пытался избавиться от нас с того момента, как мы приехали. Он ездит на машине по моей лужайке, он портит своей газонокосилкой мою цветочную клумбу.
— Но это же не обязательно значит, что он хотел убить тебя и твою семью.
— Он с самого начала пытался от нас избавиться. Он копал…
Она замолчала. Сил говорить больше не было.
— Это было что-то сугубо личное, — сказала она наконец. — Тот, кто это сделал, хотел причинить мне страдания. Сначала разбили окно на первом этаже и подожгли лестницу, чтобы мы не могли выбраться. Потом он разбил стекла в детских спальнях. Я сама видела, как кирпич влетел в спальню Калле, а потом в разбитые окна он бросил бутылки с бензином. В детские спальни. В детские спальни!
Она тихо заплакала.
— Я сейчас по горло занят Бернардом, — сказал К. — Приезжай завтра, когда немного поспишь. Тогда и поговорим.
