Они вышли на кухню, огромную старомодную кухню с гигантскими посудными полками на стенах и с большим столом посередине.
— О, дай-ка ее сюда.
Эбба взяла у Анники кружку и пошла к посудомоечной машине. Не дойдя до нее, она остановилась и повернулась к Аннике.
— Постой, — сказала она, — если ты была на нобелевском банкете, то, значит, видела, что там случилось?
Анника потерла ладонью лоб.
— Каролина фон Беринг, умирая, смотрела мне в глаза, — сказала она. — С тех пор это снится мне несколько раз в неделю. И уже начинает надоедать.
Эбба отвернулась и поставила кружки в машину.
Андерс Шюман, стоя у стеклянной стены, оглядел помещение новостной редакции.
Этот скромный новый кабинет нравился ему гораздо больше прежнего помпезного кабинета с окном на русское посольство. Новое помещение было лучше во всех отношениях: близость к работающим сотрудникам, постоянный поток приходящих и уходящих людей, свет компьютеров в темноте. Теперь он видел реальность без прикрас, видел нечто коммерчески жизнеспособное.
Единственное, чего ему не хватало, — это русского часового у ворот посольства.
Но старик должен радоваться — хочет он того или нет, — подумал главный редактор, глядя, как по редакции вышагивает председатель совета директоров Герман Веннергрен.
— Ну, что-то тесновато, — сказал Веннергрен, когда Шюман открыл ему дверь своего аквариума.
Шюман не понял, что имел в виду Веннергрен — его кабинет, всю редакцию или собственный едва сходившийся на нем пиджак.
— Наверное, нам лучше присесть в кафетерии, — предложил Андерс Шюман. — У меня здесь нет для тебя даже стула. Но позволь, я повешу плащ на плечики…
Хм, — произнес Герман Веннергрен, отдавая главному редактору плащ и шарф. — Да, мхом ты здесь не зарастешь.
Похоже, председатель был не слишком доволен темпом перемен в газете.
— Мы запустили пробные проекты с радио и телевидением, — сказал Шюман. — Кроме того, основательно переделали наш сайт. Мы понимаем, что важно делать все быстро, чтобы руководство могло оперативно принимать решения.
«Я, кажется, использую королевское „мы“», — вдруг понял Шюман и решил продолжать в том же духе.
— Следовательно, изменения делаются не для того, чтобы перехватить инициативу у совета? — кисло спросил Веннергрен. — В конце концов, это же так трудно — отбросить то, что уже существует и работает.
Шюман достал папку с графиками и другими документами.
— Должен сказать, что реорганизация проходит намного легче, чем мы могли предполагать. Так как уплотнение коснулось всех отделов, включая и руководство, то никто — ни профсоюз, ни форум работников — не стал возражать.
— Шведская ментальность, — изрек Веннергрен. — Если лишения касаются всех, то все честно и нормально.
— Именно так, — сказал Шюман, вышел из кабинета и повел председателя направо по узкому коридору. — Если хотите, могу показать… В моем бывшем кабинете уместился весь спортивный отдел!
Они остановились у открытой двери бывшего кабинета Андерса Шюмана, и председатель заглянул внутрь.
— Замечательно, — сказал он, — что вы смогли втиснуть в это пространство столько компьютеров.
— Самое главное, что все это прекрасно работает, — заметил Андерс Шюман и пошел дальше. — Слева мы ликвидировали все маленькие кабинетики и разместили на освободившейся площади отдел маркетинга. При этом мы получили совершенно неожиданное преимущество, потому что теперь отдел маркетинга стал намного теснее и успешнее сотрудничать с отделом рекламы.
— Для чего это помещение использовали раньше?
— Здесь работали корреспонденты дневной смены, — ответил Андерс Шюман. — Мы снабдили их ноутбуками и убедили работать дома. Они очень рады этому обстоятельству.
Веннергрен недовольно хмыкнул:
— Лично я предпочел бы все время иметь персонал перед глазами.
Из своего нового кабинета вышел Спикен и посмотрел на Шюмана. Он явно хотел что-то сказать.
— На завтра назначен доклад омбудсмена по проблеме безопасности на нобелевском банкете, — сказал он. — Кого мы туда пошлем?
Это бесцеремонное вмешательство в беседу руководства не вызвало у Шюмана ничего, кроме раздражения. И раздражение усиливалось от осознания того, что он не может его скрыть.
— Пошли кого считаешь нужным, — сказал он. — Собственно, это не так важно.
— Я говорил с ребятами из онлайновой версии, — не унимался Спикен. — Они даже не знают, кто такой парламентский омбудсмен.
Больше всего Шюману хотелось, чтобы Спикен сей момент провалился сквозь землю.
— Разберись в этом сам, — сказал он, а затем повернулся к Герману Веннергрену? — Там, — сказал он, — был отдел развлечений. Теперь мы сократили отделы планирования и рекламы. Видите, здесь теперь нет отдела заработной платы, мы перевели его в левый угол. Комнату персонала переоборудовали в телевизионную студию, а в бывшей канцелярской кладовой сейчас находится режиссерский пульт. Собственно, для передач мы теперь используем площади, которые раньше просто пропадали впустую…
Герман Веннергрен недовольно посмотрел на главного редактора.
— Если честно, — сказал он, — то меня не очень интересуют вопросы использования площадей. Почему у нас нет редактора, который мог бы самостоятельно решить проблему с докладом омбудсмена?
У Андерса Шюмана запершило в горле, но он сумел подавить кашель.
— Если бы это было так просто…
Он протянул вперед руку и показал дорогу к недавно устроенному кафетерию — маленький зал за лифтом с кофемашиной и автоматом для продажи бутербродов. В углу сидело несколько сотрудников, разговаривавших по сотовым телефонам. Шюман налил кофе Веннергрену и себе и поставил чашки на шаткий кофейный столик. Открыв папку, он принялся перелистывать бумаги — документы и контракты.
— В настоящий момент я веду переговоры с несколькими коммерческими радиостанциями, имея в виду начать вещание новостей по радио и, возможно, запустить несколько ток-шоу. Сайт спроектирован так, что все, что мы вещаем, можно найти в Интернете. У нас большие планы на будущее: телевизионное вещание через широкополосный Интернет.
Герман Веннергрен снял очки.
— Все у вас есть, кроме редакторов, способных позвонить омбудсмену.
— Цифровая телевизионная сеть будет объединена с Интернетом, — продолжал Шюман, сделав вид, что не расслышал едкого замечания Веннергрена. — Это всего лишь вопрос времени. Скоро это нововведение будет во всех газетах. Что собирается делать государство с полной свободой, которую все в связи с этим получат? Что все это означает для законодательных органов? Что будет с налогами на рекламу? Вопросов возникает миллион. Но наша уникальная особенность — это сохранение базовых подходов и ценностей при выходе на прежде незанятый сегмент медийного рынка. Другими словами, мы начинаем новостное таблоидное вещание по телевидению.
