Альфред очень доволен пьесой. Он пишет Берте фон Зуттнер, что написал пьесу в «поэтической прозе» и сценический эффект получился очень хорошим.
Он пытается перевести пьесу на норвежский и немецкий языки, но терпит неудачу.
Тогда он решает напечатать пьесу по-шведски и просит молодую жену священника, Анну Сёдерблом, прочитать гранки. Анна Сёдерблом — жена Натана и живет в Париже.
Типограф живет там же, по адресу Рю-де-Сен-Пер, дом девятнадцать.
Гранки, которые должны быть доставлены молодой женщине, озаглавлены:
Отправлено десятого декабря 1896 года.
Пьеса окончена, Альфред. Она готова в тот день, когда ты умираешь!
Отпечатанная книга, духовное завещание Альфреда Нобеля, поэта, стопками сложена в доме пастора Натана Сёдерблома в доме шесть на улице де-Тур-де-Дам.
Книгу читает пастор, читают родственники пастора, читают его коллеги — другие пасторы, и все сходятся в одном:
Надо помнить промышленного магната, а не личность.
Хвалу возносят его деньгам, а не его творчеству.
Никто не хочет критического сведения счетов с церковью, никто не желает связываться с драмой насилия об инцесте, с жестоким словом правды об обществе, сказанным из могилы.
Никто не желает признать Альфреда поэтом.
Пастор сжигает книги.
Он сжигает весь тираж, за исключением трех экземпляров, и они сто лет лежат, спрятанные от посторонних глаз.
Тебе заткнули рот, Альфред, раз и навсегда.
Тебя снова в последний раз обвели вокруг пальца и подло обманули.
Но теперь с этим покончено.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Вторник. 1 июня
В полночь пошел дождь. Небеса разверзлись, и на долю секунды местность осветило вспышкой кристально-чистой молнии.
Анника торопливо зашагала к машине, оставленной за забором. Из дома вышли судмедэксперты и принялись укрывать участок и дорожки кусками брезента.
Прикрывают возможные следы и улики, чтобы их не смыло дождем, подумала Анника. У экспертов было еще полно работы в доме, но они понимали, что потом им придется так же тщательно обследовать и сад. Люди быстро и сноровисто работали под дождем. Покончив с делом, они вернулись в дом.
Анника прикусила губу. Дело начинает принимать действительно странный и зловещий оборот. Почему эксперты так долго работают в доме?
Она достала из сумки сотовый телефон и позвонила на пост дежурного по отделу криминальной полиции. Слушая бесконечные длинные гудки, она смотрела на окна дома, но которым косо стекали струи дождевой воды.
Дом Эрнста Эрикссона находился всего в километре от Винтервиксвегена по направлению к Юрсхольмскому рынку. Это была классическая, построенная в двадцатых годах двухэтажная вилла с желтыми стенами. Сад был таким же непритязательным, как и ее собственный, но на заднем дворе здесь был большой пруд.
Дом был освещен ярко, как рождественская елка. Вспышки фотоаппаратов соперничали в яркости со вспышками молний. Было видно, что криминалисты осматривают весь дом. Один раз в окне второго этажа мелькнула гавайская рубашка. Значит, К. тоже здесь. Когда Анника приехала на место преступления, здесь были уже подразделения городской и криминальной полиции. Эксперты-криминалисты прибыли через пятнадцать минут.
Она снова посмотрела на дом, на ярко освещенные окна.
Полиция, совершенно очевидно, считает, что Эрнст Эрикссон был убит, но почему?
В редакции ей сказали, что он утонул в ванне. Это рассказал один из сотрудников газеты, весь день слушавший полицейское радио.
Возможно, это и так, но, возможно, и нет.
Типичный офицер полиции, стоявший в наружном оцеплении, был немногословен. Он произнес всего три слова: «Сдайте, пожалуйста, назад». Это никак не помогло прояснить картину.
Корреспондентов других СМИ не было — только она и туповатый фоторепортер Ульф Ольссон. Он сидел в своей машине, и Анника была почти счастлива, что ей не приходится его видеть.
Слава богу, что она практически не пила за ужином. В полиции взяли наконец трубку.
— Я хотела бы узнать, назначен ли уже руководитель расследования убийства Эрнста Эрикссона, — сказала Анника и затаила дыхание в ожидании ответа.
Было слышно, как дежурный офицер перебирает какие-то бумаги.
— Пока еще нет, — наконец ответил он.
Это косвенно подтверждает версию убийства, подумала Анника.
— Назначат Бролин? — спросила она и снова затаила дыхание.
На этот раз дежурный по существу ничего не ответил.
— Я не знаю, — сказал он.
Старший государственный прокурор Линда Бролин вела расследование убийства Каролины фон Беринг и двух охранников на нобелевском банкете.
— Назначать кого-то другого было бы неразумно, — рискнула предположить Анника, но офицер решил, что и так зашел слишком далеко.
— Обратитесь к нам позже, — сказал он и положил трубку.
Анника вытащила из уха динамик и снова посмотрела на дом. Там все стихло. Не было заметно ни движения, ни мелькания теней.
Уселись совещаться, подумала Анника. Обсуждают, что делать дальше. Может быть, они почти закончили.
В этот момент на дороге показался большой черный автомобиль, и Анника инстинктивно подняла руки, чтобы заслонить глаза от яркого света фар. Машина сбавила скорость и сквозь дождь выкатилась на подъездную дорожку дома Эрнста Эрикссона. Фары погасли, двигатель умолк.
Она присмотрелась сквозь ветровое стекло. Что за автомобиль?
Она рассмотрела машину.
Это был полицейский фургон, а не «скорая помощь».
Полицейские вызвали машину, чтобы увезти из дома труп. Это означало, что смерть Эрикссона не вызывала никаких сомнений. Но это означало и кое-что еще.
Это означало, что у покойника была отсечена голова от тела. За годы работы она несколько раз видела, как на место преступления приезжали такие вот автомобили, и каждый раз жертва была убита чрезвычайно жестоким способом.
«Эрнст, — подумала она, — что же они с тобой сделали?»
На дороге появился еще один автомобиль. Этот, правда, показался сзади. Анника посмотрела на его огни в зеркале заднего вида. Машина объехала ее внедорожник и остановилась впереди.
Неприметная машина, «Сааб-95». Анника вытянула шею. Интересно, кто внутри? Судебный медик, криминалисты?
Из машины вышли двое мужчин. Один из них нес в руке большой фотоаппарат.
Черт, конкуренты прибыли. Было бы лучше, если бы труп вынесли, когда она была здесь одна.
