Эти мысли были невыносимы.
Отойдя от Камео, Рейес принялся ходить взад-вперед. Возможно, ему стоит забыть о приказе Люсьена и атаковать немедленно? «Доверься ему. Он знает, что делает. Если бы ей угрожала опасность, он уже сообщил бы тебе», – урезонил себя Рейес.
Несмотря на все эти увещевания, время тянулось мучительно медленно. И только когда солнце стало меркнуть и его свет из ярко-золотого превратился в розовый, а затем в пурпурный и наконец в долгожданный серый, Рейес стал успокаиваться.
– Я еще никогда тебя таким не видел, – заметил Парис. – Беспокойным, расстроенным.
– Надеюсь, что больше и не увидишь.
– Я молюсь небесам, чтобы никогда так не выглядеть, – пробормотал Сабин. – Ничего хорошего в этом нет.
Страйдер улыбнулся:
– Но любовь так тебе идет.
Сабин отмахнулся от него.
Любовь? Неужели Рейес способен на это чувство?
– Ночь уже наступила. Пора. – Он направился к двери.
Анья схватила его за руку, ее ногти впились в его кожу.
– Не торопись, милый. Ты не знаешь, куда идти.
Рейес сдерживался из последних сил.
– А ты знаешь?
– Конечно. – Ее ногти впились глубже, распарывая его кожу, и он едва не застонал от удовольствия. – Люсьен обо всем мне рассказывает.
– Тогда веди нас, но поторопись. Я ни секунды не останусь в этом здании и ворвусь в любой магазин или дом, если посчитаю это необходимым.
– Какой ты нетерпеливый. – Она цокнула языком и отпустила его руку. – Мне нравится это в мужчине. Просто… не отставай. Если сможешь.
И она ринулась вперед. Все остальные бросились следом. Жаркий, спертый воздух сделался прохладным и полным разнообразных запахов: ароматами свежих цветов, выхлопных газов, свежеиспеченного хлеба и приторно-сладких духов. В глаза бросилась сияющая неоновыми огнями вывеска, обнаженные танцоры, и до них донеслись раздраженные звуки клаксонов. Эхо множества шагов отдавалось от тротуаров, но ничто не могло заглушить бешеное биение сердца Рейеса.
Одно время он мечтал отправиться путешествовать и посмотреть этот новый мир, сотни лет скрытый от него, но вынужден был оставаться в Будапеште из-за Мэддокса. А теперь ему было наплевать на мир вокруг. Он хотел лишь отыскать Данику.
Хотя воины старались держаться в тени, люди заметили их. Одни шарахались в сторону, другие с интересом смотрели на них. Кто-то восторженно улыбался. Они не привыкли к такой реакции смертных, даже жители Будапешта относились к ним скорее с уважением, чем дружелюбно. «Голливуд», – как сказал Сабин. Рейес понял, что эти люди приняли их за актеров.
Парис несколько раз останавливался, чтобы украдкой поцеловать какую-нибудь женщину. Он, как и Рейес, не мог устоять перед своим демоном, поэтому, когда Разврат хотел поиграть, Парису приходилось подчиняться. Или же он стремительно слабел. Но впервые за долгие годы Парис выглядел так, словно эти поцелуи не доставляли ему удовольствия.
Рейес не останавливался, чтобы подождать друга, и не спрашивал его, что случилось. С каждым его торопливым шагом нетерпение лишь нарастало. Анья завернула за угол, ее длинные волосы белели в темноте, не давая им заблудиться. Она двинулась вперед по грязному переулку, и внезапно воздух наполнился запахом мочи.
Она снова завернула за угол и улыбнулась через плечо:
– Мы почти пришли.
Рейес сжал в ладонях пистолет и нож. Оружие было настолько привычно для него, что почти срослось с ним, став частью его тела. «Еще немного, и ты увидишь ее. Скоро, очень скоро начнется битва».
Он никого не оставит в живых.
Рейес чувствовал, что его друзей охватывает такое же нетерпение. Война стала частью их души, растворившись в каждой клеточке тела. В конце концов, они и были созданы ради сражений.
Олимпийцы, их создатели, хорошо знали, с какой легкостью можно низвергнуть небесное создание, потому что сами победили и заточили в темницу титанов. И чтобы их самих не постигла та же участь, они взяли кровь бога войны и взрастили бессмертных воинов, ставших их защитниками.
После трагедии с Дим-Униаком, когда Пандора была убита, а ларец исчез, воинов, которые оказались в этом виноваты, боги отправили на землю, заперев в их душах демонов. Их место заняли новые воины. Правда, они так и не смогли защитить олимпийцев, с довольной ухмылкой подумал Рейес.
– Еще немного… – возбужденно прошептала Анья.
Она стала отличной заменой Мэддоксу. Анья обожала насилие.
Посреди переулка горела мусорная корзина, клубы дыма окутывали ее со всех сторон. Вокруг стояло четверо мужчин, один из них держал над огнем ложку, в которой пузырилась густая жидкость. Другой рукой он достал шприц и втянул в него жидкость. Остальные ждали своей очереди.
Наркотики. Рейес жалел, что они не действовали на него. Он перепробовал все виды, от травы до таблеток, погружаясь в алкогольное опьянение, пронзая вены иглами. Однако это не помогло заглушить стремления к боли.
Анья резко остановилась в конце переулка. Люсьен вышел им навстречу из тени. Они с Аньей обменялись поцелуями, Люсьен тут же обнял ее за талию.
Рейес отвернулся, не в силах сейчас выносить их нежности. «Кого ты пытаешься обмануть? Ты никогда не мог это спокойно выносить».
Переулок закончился развилкой, превращаясь дальше в три узкие дорожки. Пять зданий грозно возвышались над ними в свете полумесяца. Ему не надо было спрашивать, где Даника, – Рейес почувствовал ее головокружительный аромат. Всем своим существом он ощутил ее ужас, волнами исходивший от магазина из красного кирпича, расположенного прямо перед ним.
Магазин оружия. Какая ирония. Эти охотники так много говорили о мире, что им следовало бы выбрать церковь.
– Над магазином находятся жилые комнаты. Она там, – мрачно произнес Люсьен. – Эти люди вели себя очень тихо. Словно знали, что я здесь.
Ком подкатил к горлу Рейеса.
– Она… она еще жива? – еле слышно произнес он.
– Да.
Рейес сглотнул. Что-то в интонации Люсьена встревожило его.
– Что с ней?
– Она все еще спит.
Рейес стиснул оружие.
– И сколько охотников сейчас в здании?
– Двенадцать. Остальные ушли.
– А их предводитель?
– Ушел вместе с ними.
Негодяй. Но Рейес его непременно найдет. Как только Даника окажется в безопасности, у его ярости не будет преград.
– Там человек, который охраняет ее, – сказал Люсьен. – Он не отходит от нее ни на шаг. И сейчас он тоже с ней.
– Он… он прикасался к ней?
– Не в гневе.
Тогда как? В страсти?
