– Като из «Кинг цемент»… Разве он не?..
– Он ведь в комитете общественной безопасности!
Все зашумели:
– Вы поэтому скрывали, кто она такая?
– Решать предоставляю вам.
– Что?!
Несколько репортеров повскакивали с мест.
– Вы, должно быть, шутите! Неужели у вас все настолько прогнило?
Уцуки, Усияма и Суду по очереди выкрикивали язвительные замечания.
– То, что она – дочь члена комитета общественной безопасности, в данном случае не столь важно, – продолжал Миками, стараясь отвлечься от шума. – Факт остается фактом: Ханако Кикуниси на восьмом месяце беременности. После ДТП она находится в шоковом состоянии. Вот почему я снова прошу вас воздержаться от обнародования ее имени в репортажах о происшествии.
Голос Миками тонул среди недовольных возгласов. Он поймал на себе взгляд Акикавы и не отвел глаза в сторону. Он не понял, какое выражение на лице у Акикавы – гнев или безмятежность.
– У меня еще не все.
Шум утих; репортеры смотрели на него, как стервятники, жаждущие новой жертвы.
– Пострадавший, Риёдзи Мэйкава, скончался в больнице шестого числа, через два дня после происшествия.
– Вы и это тоже скрывали от нас?
– Решайте сами.
На сей раз новых криков не последовало. Напряжение в пресс-центре немного спало.
– Это уже не шутки, – сказал кто-то.
Через несколько секунд на лицах всех репортеров появилось ошеломленное и недоверчивое выражение. Те, кто стоял, с шумом принялись рассаживаться по местам.
– Значит, вот в чем дело… вот она, правда!
– Черт бы побрал этих полицейских!
Акикава не спеша поднялся. Казалось, он олицетворял воцарившуюся в комнате атмосферу ожидания.
– Как мы и подозревали, вам нельзя доверять. С вами нельзя садиться за стол переговоров. Очень жаль, что приходится это говорить, но это единственный вывод, к какому мы можем прийти.
– Вы как заезженная пластинка, – не удержался Миками. – Сейчас речь идет вовсе не о полиции в целом; и я не призываю вас верить в какие-то абстрактные понятия. Я пришел к вам, отбросив всякое притворство. А теперь вам предстоит решить, можете вы мне доверять или нет.
– Миками, мы не…
– Вам тоже нужно разоружиться. Я пришел к вам как частное лицо, и я не могу вести нормальный разговор с организациями, нематериальными сущностями – «Тоё», «Ёмиури», «Майнити», «Асахи»…
– Хватит с нас на сегодня!
– Я здесь для того, чтобы наладить свою работу. Хотя бы выслушайте меня!
Только Акикава держался по-прежнему вызывающе. Остальные постепенно сдавались; они отворачивались, но слушали его.
– Я вас не узнаю! Вы победили, добились того, чего хотели, добились полной открытости. Почему бы не воспользоваться плодами своей победы? Почему вы с такой готовностью выпускаете победу из рук? Может быть, вы предпочитаете драку? В этом дело? Я хочу добиться вашего доверия; вот почему я сообщил вам все, что можно было сообщить. По-вашему, этого недостаточно? Вы заранее решили, что полиция насквозь прогнила и недостойна вашего доверия. Значит, вы теперь даже руки мне не подадите? Вам так не терпится вернуться к началу и вновь приступить к военным действиям, которые ни к чему хорошему не приведут! Если таков ваш замысел, – что ж, вперед! Вы превращаете то, что происходит между нами, в войну между организациями. Идите и передайте все, что я вам сказал, вашему начальству. Подайте жалобу моему руководству. Не успеете глазом моргнуть, как получите нового директора по связям с прессой. И тогда вы вольны снова затевать войну.
Казалось, в пресс-центре пусто – такая воцарилась тишина. Все словно оцепенели. Одни смотрели в сторону. Другие закрыли глаза. Некоторые закрыли лица руками. Многие задумчиво смотрели куда-то в одну точку: на пол, в записную книжку, на свои руки.
– Вот и все, что я хотел сказать о ДТП в Оито, хотя… – Миками нахмурился. – Хотя есть еще кое-что. – Он достал из прозрачной папки, которую держал в руках, лист бумаги. – Вот что нам стало известно о скончавшемся Риёдзи Мэйкаве. Причиной смерти стало обширное внутреннее кровотечение. Он возвращался домой, выпив пару стаканчиков сётю в соседнем баре. – Миками пробежал глазами содержимое страницы, и ему неожиданно захотелось прочесть все. – Мэйкава родился в Томакомаи, на Хоккайдо. Он из бедной семьи и с трудом окончил начальную школу. Уехал из родного городка в поисках работы, когда ему еще не было двадцати лет. Сорок лет, до выхода на пенсию, проработал на заводе, где изготавливали бобовую пасту. После того едва сводил концы с концами. Восемь лет назад умерла его жена. Детей у них не было. И родственников, которые жили бы поблизости, тоже. Мэйкава жил в маленькой квартирке… – Миками понятия не имел, слушают ли его репортеры, но все же продолжал: – Квартира записана на его имя, земельный участок взят в аренду. Мэйкава увлекался выращиванием овощей в горшках. Он не играл ни в казино, ни на игровых автоматах; единственной роскошью, которую он позволял себе раз в месяц, был поход в бар «Мусаси», где он выпивал пару стаканчиков сётю…
Миками перевернул страницу. Там была дополнительная информация, которую только что принес ему Курамаэ.
– По словам владельца бара, Мэйкава начал заходить к нему пять лет назад. Обычно он вел себя тихо, но переносимость алкоголя с возрастом ухудшалась, поэтому в последние годы Мэйкава, выпив, начинал делиться с ним подробностями своей жизни. Мать у него была добрая, но умерла после болезни, когда ему было восемь лет. Об отце он никогда не говорил. Была у него старшая сестра, но он потерял с ней связь. По словам Мэйкавы, из родного городка он сначала поехал в Токио. Неизвестно как и почему, он в конце концов очутился в префектуре Д. Здесь он прожил больше пятидесяти лет, в Томакомаи больше не возвращался. Мэйкава был дальтоником, но на работе это скрывал. Из-за своей скрытности он так и не обзавелся близкими друзьями среди сослуживцев. Много у него было неприятностей из-за красного цвета, зато у него была повышенная чувствительность к синему. Он мечтал о том, чтобы стать фотографом, снимать небо и море…
У Миками защипало глаза.
– Бывало, он говорил: лучшее, что случилось с ним в жизни, – знакомство с женой. Иногда он тяжело болел, зарабатывал мало; жена видела от него мало радостей, но всегда хранила ему верность и никогда не жаловалась. Он возил ее в отпуск на какие-то горячие источники, но за границу они вместе никогда не выезжали. Он заказал для нее величественную надгробную плиту; плита стала самой дорогой покупкой за всю его жизнь после дома. Когда его жена умерла, он почти целыми днями смотрел телевизор – в основном эстрадные представления и концерты. Он не находил их особенно интересными, но ему нравилось, что там все такие веселые и оживленные.
Голос у Миками охрип. Записка Курамаэ со всей очевидностью доказывала: скрыв от общественности данные Ханако Кикуниси, они как будто отрицали само существование Риёдзи Мэйкавы. Старик встретил печальный конец, но конфликт из-за персональных данных не позволял напечатать его имя в газетах. Если бы родственники – пусть даже и дальние – увидели его имя, они, может быть, оплакали бы его.
