– Ваш сын по-прежнему у себя в комнате?
– Д-да… наверное.
– Вы можете позвать его к телефону?
– К телефону? Ах…
Она запнулась; возможно, ей не хотелось обращаться к сыну. За четырнадцать лет ко всему привыкаешь, и трудно что-либо менять. И все же…
– Видите ли, все возможно. Надо исходить из предположения, что мне позвонил ваш сын, – неожиданно для себя произнес Миками. – С ним такое уже случалось? Он кому-нибудь пробовал звонить раньше?
– Нет, ни разу. Хотя наверняка не скажу… не знаю, что он делает, когда меня нет дома.
– У вас радиотелефон?
– А? Да, такой… беспроводной.
– Вот и хорошо. Пожалуйста, скажите ему, что я звоню, и положите телефон рядом с его дверью. Посмотрим, удастся ли мне поговорить с ним.
– Да-да, конечно! – Она заговорила громче. – Пожалуйста… если можно. Это будет чудесно!
Миками услышал шаги. Она побежала; тапочки шаркали по полу. Поднялась по лестнице на второй этаж. Остановилась, окликнула сына. Подобострастие в ее голосе смешивалось со страхом. Послышался шорох; ее шаги стали удаляться. Наступившая потом тишина была мучительной. Миками без труда представил себе телефон, лежащий на полу. Прошло десять секунд. Двадцать. Тридцать. Миками терпеливо ждал; все его существо сосредоточилось на том, чтобы слушать, не пропустить ни единого звука. Неожиданно он увидел совсем рядом с собой голову Минако.
– В чем дело? – тихо спросила она.
Миками покачал головой, запрещая ей что-либо говорить. Потом махнул рукой, усылая ее прочь.
Ему показалось, будто он что-то услышал. Скрип открываемой двери. Да, определенно дверь! Потом послышался треск помех. Трубку подняли с пола. Миками прижал микрофон к уху так плотно, что все звуки многократно усилились.
Дверь закрылась… Что-то заскрипело – стул или кровать… Уже не сомневаясь, что Хиёси унес телефон к себе в комнату, Миками заговорил:
– Хиёси!
Ответа не последовало. Миками стал ждать. Он не слышал даже дыхания на том конце линии.
– Говорит Миками. Я директор по связям с прессой в префектуральном управлении полиции. Недавно вы звонили по моему номеру.
Ответа не последовало.
– Не удивляйтесь. В наши дни у многих есть…
Миками осекся, потому что вдруг кое-что сообразил. Служа в «Эн-Ти-Ти», Хиёси имел доступ ко всем новинкам. До того, как стал отшельником, он наверняка был хорошо знаком с компьютерными технологиями. И персональный компьютер у него, скорее всего, есть. Значит, можно предположить, что он в курсе того, какое большое распространение получили АОНы. Он в курсе дела и, значит, знает о том, что его номер определился.
Звонок стал криком о помощи.
– Вы прочли мои записки?
Ответа не последовало.
Для Хиёси время как будто остановилось. Остановилось четырнадцать лет назад, в доме Амэмии, когда Урусибара прошипел ему на ухо: «Если случится самое худшее… виноват будешь ты!»
– То, что я написал, – правда. Вы ни в чем не виноваты. – Он услышал судорожный вздох. – Хиёси… – Молчание. – Хиёси, я знаю, что вы меня слышите.
Вот, опять! Миками показалось, что его собеседник куда-то ускользает. И все же… он по-прежнему оставался на линии. Он слушал. Затаив дыхание, ждал продолжения. Миками подумал: «Я должен что-то сказать…» Нужно подобрать такие слова, которые Хиёси услышит. Достучаться до него, до человека, на которого взвалили вину за гибель маленькой девочки, и поэтому он на целых четырнадцать лет отрезал себя от мира.
Миками закрыл глаза и тихо вздохнул.
– Все было ужасно… – начал он. – Конечно, ужаснее всего для самой девочки и ее родителей. Но еще для ее подруг, для школы, для того места, где она жила… Ну, и для нас тоже.
Молчание.
– И для вас, Хиёси. Представляю, какой ужас вы пережили. Вы присоединились к нам в доме Амэмии, хотя никогда раньше вам не доводилось работать на месте преступления. Диктофон не сработал на запись, хотя, когда вы его проверяли, все было в порядке. И с командиром группы вам тоже страшно не повезло… С самого начала следствия нас преследовали неудачи. Срывалось все, что могло сорваться. А в результате погибла девочка. Я понимаю вашу боль. Понимаю потребность винить во всем самого себя. Но Сёко погибла вовсе не из-за вас. Она погибла, потому что ее убил похититель.
Ответа по-прежнему не было.
– Давайте поговорим о неудавшейся записи. Это определенно ошибка. Ошибка, которая дорого обошлась. Но вот что вам необходимо узнать – это была не единственная ошибка в ходе следствия! Ошибки совершались на каждом шагу; ими пестрит все дело. И я говорю не просто так. В ходе следствия все мы так или иначе ошибаемся. Но в тот раз ошибки окончились тем, что нам не удалось спасти девочку. Похититель до сих пор разгуливает на свободе, и вина за это лежит на всех сотрудниках нашего управления. Нелепо утверждать, что в ответе за все один человек. То, что вы чувствуете себя виноватым, – это хорошо. Хорошо потому, что ваши чувства свидетельствуют о вашей порядочности и чуткости. Но взваливать вину на кого-то одного неправильно. С таким грузом не совладает никто. Вину необходимо разделить. Всю боль и все страдания необходимо разделить пропорционально между всеми, кто расследовал то дело. Вы меня понимаете?
Ему показалось, будто он очутился в безвоздушном пространстве. Он и не подозревал, что молчание может быть настолько всеобъемлющим. Возможно, Хиёси закрыл микрофон рукой, чтобы его собеседник ничего не слышал. Но сам Хиёси слушал, впитывая каждое слово…
– Не знаю, помните ли вы, но ведь я тоже там был. Я познакомился с Амэмией и его женой. Ехал в машине сопровождения, когда Амэмия отправился передавать выкуп. Я видел, как он бросил чемодан с моста в реку. Мне до сих пор физически больно всякий раз, как я вспоминаю тот день. Всякий раз, как мне случается проезжать мимо парикмахерских, магазинов и кафе, которые называл похититель, меня охватывают приступы раскаяния и стыда… Прошлое возвращается. Конечно, потом все проходит. В отличие от вас, я не думаю о том, что тогда случилось, постоянно. И все же та боль по-прежнему со мной. Я ничего не забыл. Не могу забыть. Да и не хочу. Все мы несем свою ношу – я, Кода, Какинума. Нам нельзя о ней забывать… Сёко и ее родители этого не простили бы. Вот почему мы молча несем свою ношу. Мы пронесем ее с собой до могилы, даже не упоминая о ней, не придумывая отговорок. Вы можете провести остаток жизни, думая об этом, и все равно окажется, что этого недостаточно. Для нас Сёко по-прежнему жива в нашей памяти… Вот почему мы должны разделить ношу.
По-прежнему ничего.
– Не знаю, слушаете ли вы меня. По-моему, да.
Ему все больше казалось, будто он обращается к пустоте. Кричит в глухом лесу. В глубинах океана, куда не проникает солнце. Он вспомнил свою первую записку: «Я хочу знать, где вы. Я зайду, если есть место, куда я смогу прийти».
