Когда дедушкины часы пробили полночь, я дважды проверила замки на двери и забралась в кровать. Обложилась подушками, села ровно и покрасила ногти на руках голубым лаком. Потом накрасила ногти на ногах. Включила плеер. Прочитала несколько абзацев учебника по химии.
Я знала, что не смогу совсем не спать, но была намерена оттягивать момент засыпания как можно дольше. Боялась, что, если засну, на другой стороне сна меня будет ждать Патч.
Я и не поняла, что все-таки сплю, пока меня не разбудил странный скребущий звук. Оцепенев, я лежала в кровати, боясь пошевелиться и пытаясь еще раз услышать этот звук, чтобы понять, что это. Шторы были опущены, в комнате темно. Я выскользнула из кровати и отважилась заглянуть за штору: задний двор был пустой и спокойный. Безмятежный. Обманчиво мирный.
Снизу послышался низкий скрип. Я схватила мобильник с тумбочки и открыла дверь в спальню ровно настолько, чтобы можно было выглянуть. Коридор был пуст, и я вышла в него. Сердце так сильно билось в груди, что я боялась, как бы ребра не сломались. Я дошла лестницы, когда едва слышный щелчок предупредил меня, что поворачивается ручка входной двери.
Дверь открылась, и в темную прихожую осторожно зашел человек. Это был Скотт, стоял в пяти метрах от меня, у первой ступеньки лестницы. Я покрепче сжала мобильник скользкой от пота рукой.
— Что ты здесь делаешь? — крикнула я Скотту.
Вздрогнув, он поднял голову и показал мне пустые ладони в знак того, что безоружен.
— Нам нужно поговорить.
— Дверь была закрыта. Как ты попал внутрь? — голос у меня срывался и дрожал.
Он не ответил, да и не нужно было отвечать: Скотт был нефилимом, а значит, невероятно сильным. Я была практически уверена, что если бы спустилась сейчас проверить дверной засов, то нашла бы его разломанным его собственными руками.
— Вламываться в чужой дом запрещено законом, — сказала я.
— Как и воровать. Ты украла кое-что, что принадлежит мне.
Я облизнула губы.
— У тебя было одно из колец Черной Руки.
— Оно не мое. Я… я украл его, — он слегка запнулся, и я поняла, что он врет. — Верни мне кольцо, Нора.
— Только после того, как ты расскажешь мне всю правду.
— Мы можем сделать это по-плохому, если хочешь, — он поднялся на первую ступеньку.
— Не двигайся! — приказала я, нажимая на мобильнике телефон спасения. — Сделаешь еще шаг, и я вызову полицию.
— Полиция сюда приедет в лучшем случае минут через двадцать.
— Это неправда.
Но мы оба знали, что это была правда. Он поднялся на следующую ступеньку.
— Стой! — приказала я. — Я позвоню им, клянусь!
— И что скажешь? Что вломилась в мою комнату? Что украла ценное украшение?
— Меня впустила твоя мама, — нервно сказала я.
— Она бы не впустила тебя, если бы знала, что ты собираешься меня обокрасть.
Он поднялся еще на ступеньку, лестница скрипела под его весом. Я лихорадочно пыталась придумать способ не пускать его выше и в то же время заставить его рассказать мне правду, раз и навсегда.
— Ты соврал мне о Черной Руке. Вечером в твоей спальне — вау, какой спектакль! Твои слезы, они были такими натуральными.
Я видела, как напряженно он размышляет, пытаясь понять, что я знаю.
— Я соврал, — сказал он наконец. — Просто… не хотел втягивать тебя в это. Поверь, ты не захочешь связываться с Черной Рукой.
— Слишком поздно. Он убил моего отца.
— Твой отец далеко не единственный, кого Черная Рука хотел бы видеть мертвым. Он хочет убить и меня, Нора. Мне нужно кольцо.
Неожиданно он оказался уже на пятой ступеньке.
Убить? Но Черная Рука не может убить Скотта. Нефилимы бессмертны. Скотт думал, что я не знаю? И почему он так хотел заполучить кольцо назад? Я думала, он гнушается своего клейма. Но теперь начала понимать, что все не так.
— Черная Рука не клеймил тебя насильно, верно? — сказала я. — Ты сам хотел этого. Хотел вступить в общество. Хотел дать клятву верности. Поэтому сохранил кольцо. Это священный памятный знак, да? Черная Рука дал тебе его, когда закончил с клеймом?
Он вцепился руками в поручень.
— Нет. Меня заставили!
— Я тебе не верю.
Его глаза сузились.
— Неужели ты думаешь, я по доброй воле позволил бы какому-то психопату воткнуть раскаленное кольцо мне в грудь? Если я так горжусь своим клеймом, почему всегда его прикрываю?
— Потому что это секретное общество. Я уверена, ты подумал, что клеймо — не такая уж большая расплата за преимущества, которые дает членство в мощном обществе.
— Преимущества? Думаешь, Черная Рука хоть что-то для меня сделал? — Его голос вибрировал от гнева. — Он Мрачный Жнец. Я не могу сбежать от него, поверь, я пытался. Не могу сосчитать сколько раз.
Так. Значит, Скотт солгал мне еще кое в чем.
— Он возвращался, — озвучила я свои мысли. — После того как заклеймил тебя. Ты соврал, что никогда его больше не видел.
— Конечно, он возвращался! — огрызнулся Скотт. — Он звонил мне поздно ночью или подкрадывался ко мне в лыжной маске, когда я шел домой с работы. Он всегда был поблизости!
— И чего хотел?
Он вперил в меня взгляд.
— Если я расскажу, ты вернешь мне кольцо?
— Это зависит от того, расскажешь ли ты правду.
Скотт яростно поскреб пальцами голову.
— В первый раз я увидел его на свой четырнадцатый день рождения. Он сказал, что я не человек. Он сказал, что я нефилим, прямо как он. Сказал, что я должен вступить в группу, членом которой он является. Что нефилимам нужно держаться вместе. Что это единственный способ освободиться от падших ангелов. — Скотт вызывающе смотрел на меня, но в его взгляде помимо вызова плескалось и сомнение, будто он боялся, что я сочту его сумасшедшим. — Я думал, что он просто псих. Что у него галлюцинации. Я избегал его, но он приходил снова и снова. Начал пугать меня. Говорил, что падшие ангелы схватят меня, когда мне исполнится шестнадцать. Он следил за мной после школы и после работы. Говорил, что прикрывает мою спину, и я должен быть благодарен. Потом узнал о моих игровых долгах. Он выплатил их, думая, что я сочту это услугой и захочу вступить в его группу. Ничего не вышло. Я только хотел, чтобы он исчез. Когда я сказал ему, что попрошу отца получить постановление, запрещающее ему приближаться ко мне, он затащил меня на склад, связал и клеймил. Он сказал, что только так будет уверен в моей безопасности. Что однажды настанет день, когда я все пойму и буду благодарить его.
Тон голоса Скотта говорил мне, что этот день вряд ли когда-нибудь настанет.
