Глаза Хальзе пылали не зеленым, а красным, и улыбка его, напоминала удар бича по голому телу того, на кого он смотрел.
— Воистину, это прекрасная леди, Херрел. На сей раз счастье было на твоей стороне. Но что получит леди от такого счастья?
— Мой лорд? Я знаю, что вы имеете в виду. Но пламя, обжигающее меня — огромное блаженство и оно мое в этот час.
Этими словами я ответила ему на удар бича, хотя это и не входило в мои намерения. Он, улыбаясь, отошел, но это была вынужденная улыбка, за которой он с трудом прятал свою ярость.
— Пусть и дальше это будет так же приятно, — он поклонился и пошел прочь, не сказав на прощание ни слова.
— Так и будет, — заметил Херрел. — Но я думаю, что нам предстоит борьба. И ради всего святого, Джиллан, контролируй свой язык, свою улыбку и даже свои мысли! Хальзе и представить себе не мог, что он уедет отсюда без невесты и что мне повезет там, где он потерпит поражение, и это вдвойне разозлило его. А теперь пошли, время не ждет.
Я увидела, что остальные тоже поднялись и праздник кончился.
Херрел обнял меня рукой за талию и мы вместе с другими парами пошли к тому месту, где нас ждали лошади.
Меня привезли сюда на лохматом горном пони, но эти лошади были совсем другими. У них была странная пятнистая шерсть, серая и черная и благодаря этой расцветке они сливались с зимним ландшафтом, когда стояли неподвижно. Потом мы снова вернулись из весны в зиму.
Лошади всадников были большими, более гибкими и длинноногими, чем все другие лошади, которых я видела в долинах. Покрывала на седлах были из меха, а сами седла маленькие и немного неуклюжие. Некоторые из лошадей были навьючены тюками, хотя мне показалось, что мы, судя по всему, не взяли с собой ничего, чем мы подкреплялись во время свадебной церемонии, также, как мы ничего не взяли с собой из оставленных нами палаток.
И так мы проехали ночь от долины Свадьбы, и хотя я сама не чувствовала себя настоящей невестой, но считала Херрела своим женихом. Было ясно, что я ни с кем еще не смогла бы разделить свои чувства и свое общество, и таким образом я снова оказалась в стороне от тех, с кем мне придется жить.
Лошади бежали быстро и без отдыха. Я не могла себе и представить, что какие-нибудь четвероногие могли быть способны на такое. Проходили часы, но время теперь не имело никакого значения. Может быть, всадники с помощью своего волшебства смогли изменить ход времени. Вероятно также, что в пище и питье, которые мы съели и выпили, было что-то прогоняющее голод и усталость, потому что за все это время мы не ели и не отдыхали. Мы ехали всю ночь, весь следующий день и всю следующую ночь. Лошади не знали усталости, и все это было словно во сне. Не думаю, что мои спутницы замечали ход времени, потому что они ехали словно в трансе и на их лицах застыло выражение восхищения.
Наконец мы миновали степи и въехали в высокогорную область, и здесь я впервые за все время увидела сооружение, сделанное руками человека: стену в два человеческих роста, сложенную из камней и хижину с крышей из ветвей кустарника. Или это видела только я, потому что услышала, как Кильдас сказала:
— Мой лорд, как прекрасен этот зал!
И я сосредоточилась на том, чтобы видеть то, что должна была видеть. А потом въехала во двор, окруженный каменными строениями с крышами из дерева, украшенного искусной резьбой.
Херрел повернулся ко мне:
— Здесь мы отдохнем, а потом поедем дальше, моя леди.
Когда я спешилась, на меня нахлынула такая усталость, какой я давно не чувствовала, хотя и должна была чувствовать, и подумала, что мне нравится то, что Херрел не стал меня поддерживать и помогать. Отдых начался с дремоты, которая перешла в глубокий сон.
Я проснулась в полной темноте! И услышала возле себя спокойное дыхание. Я поняла, что на кровати рядом со мной кто-то лежит. Я лежала напрягшись и прислушиваясь. Но кроме равномерного дыхания больше не было слышно никаких звуков. Но я проснулась: внутри меня прозвучал ясно слышимый зов.
Было очень темно и я осторожно поднялась. В помещении было тепло, словно в камине горел яркий огонь, но здесь не было ни камина, ни огня. На мне было надето только белье, но холода я не ощущала, хотя внутри меня словно разливался какой-то холод.
Внезапно для меня стало очень важно увидеть не только это помещение, но и то или того, кто лежал на этой кровати и спал.
Мои голые ноги ступили на мягкий мех, которым был выстлан пол. Я делала шаг за шагом, ощупывая руками пространство вокруг себя, чтобы не натолкнуться на мебель. Откуда я знала, что впереди меня находится источник света, который поможет мне что-нибудь увидеть?
Стена, вдоль нее я шла с вытянутыми руками, которые не повиновались моей воле. Окно со ставнями, закрытыми на засов. Мои пальцы отодвинули засов и я распахнула ставни. Яркий лунный свет ворвался внутрь, и все стало хорошо видно.
— Аррр… — голос или рычание?
Я обернулась и взглянула на кровать, где только что лежала. Что это подняло голову и взглянуло на меня зелеными глазами? Мех, гладкий блестящий мех и острые зубы-клыки, обнаженные во внезапно пробудившейся ярости. Горная кошка и не кошка. Губы приподнялись, и клыки обнажились еще больше, готовые резать и терзать… Это было самым ужасным и отвратительным из того, что я видела до сих пор.
— Это то, что ты выбрала! — В то мгновение, когда в моей голове прозвучали эти слова, я подавила зарождавшуюся внутри меня злобу. Может быть, это тот, другой, пытался добиться меня и изменить мою судьбу. И то, что я увидела, было двояким, одно под другим, серебристая шкура, гладкий мех, звериная маска на лице. Только зеленые глаза оставались все теми же. И они горели готовностью к бою. Когда они открылись, в них был разум и понимание.
Я подошла к тому, кто одновременно был зверем и человеком. И потому, что я смогла увидеть в нем человека, я больше не испытывала страха перед тем, кто находился рядом со мной в комнате. Я боялась только того, что разбудило меня и направило к окну.
— Ты Херрел, — сказала я человеку-зверю.
И после этих Слов он снова превратился в человека, а зверь исчез, словно его никогда не было.
— Но ты не видела меня другим, — это было утверждение, а не вопрос.
— В лунном свете… Да.
Он встал с постели и теперь стоял у того конца ее, где были его ноги. Повернувшись к двери, он помахал рукой в воздухе и пробормотал несколько слов на языке, которого я не понимала. На двери появился свет, но не серебристый, как свет луны, а зеленоватый, как от светильников всадников и от этого света протянулись две световые дорожки: одна к кровати, возле которой стоял Херрел, другая — к моим ногам.
Я снова увидела превращение человека в зверя, на этот раз потому, что в нем закипал гнев. Херрел набросил на плечи накидку и пошел к двери. Но, положив руку на запор, остановился и взглянул на меня.
