– Не официантками. – Я вспоминаю, как та женщина, Кейси, рассмеялась, когда я сказала, что у меня нет опыта работы. «Если ты можешь одновременно ходить и жевать жвачку, ты справишься». – Кем-то еще.
– Кем? – Теперь он смотрит на меня напряженно, словно кот, готовящийся наброситься на свою игрушку.
– Точно не знаю, – признаюсь я. – Но… – я делаю глубокий вдох. – Думаю, это как-то связано с теми фотографиями. Не знаю.
Теперь я смущаюсь. Как-то это все связано с «Бимерс» и красным диваном. Но именно этого дивана не было в баре.
– Мэдлин ведь не могла просто раствориться в воздухе, правда? Может, она увидела что-то, что не должна была видеть. А теперь и моя сестра. Она тоже пропала. Она оставила мне записку…
Он распрямляется, крайне сосредоточенный.
– Какую записку?
Я качаю головой.
– Это что-то вроде игры. Она хочет, чтобы я ее нашла.
Видя его замешательство, я пытаюсь объяснить.
– Она всегда такая. Любит драму. Но с чего бы ей исчезать в свой день рождения? С ней случилось что-то плохое. Я чувствую.
Мой голос надламывается, и я делаю еще один большой глоток воды, пытаясь загнать спазм обратно в горло.
Эрнандез становится деловитым. Он берет блокнот и ручку, зубами снимает с нее колпачок.
– Когда ты в последний раз видела свою сестру? – спрашивает он.
Я думаю, стоит ли мне рассказывать ему о том, что вечером я уже видела ее садящейся в автобус, и решаю, что это плохая идея. Тогда он точно сочтет, что у меня паранойя, что она просто уехала тусоваться с друзьями, что нужно подождать двадцать четыре часа, прежде чем объявлять ее в розыск. Поэтому я решаю солгать:
– Не знаю. Возможно, вчера утром?
– Продиктуй ее имя по буквам.
– Дара. Дара Уоррен.
Его рука застывает, словно натолкнулась на невидимое препятствие. Когда он снова поднимает на меня глаза, я замечаю, что они серые, цвета грозового неба.
– Ты ведь из…
– Сомервилля, – заканчиваю я, и офицер кивает, словно давно это подозревал.
– Из Сомервилля, – повторяет он и делает еще несколько записей в своем блокноте, загнув лист так, что я не могу прочесть. – Все правильно. Я помню. Вы ведь попали в серьезную аварию этой весной, правильно?
Я делаю глубокий вдох. Почему все всегда вспоминают эту аварию? Она словно бы стала моей отличительной чертой, особой приметой, как косоглазие или заикание.
– Да, – отвечаю я. – Вместе с Дарой.
– Двое моих людей приняли тот вызов. Это ведь тоже было на 101-м шоссе, так? Рядом с бухтой Орфанс Коув.
Он не ждет моего ответа, а просто пишет в своем блокноте еще несколько строк, а потом отрывает листочек и аккуратно его складывает.
– Сложный участок дороги, особенно в дождь.
Я сжимаю подлокотники.
– Так вы будете искать мою сестру? – Знаю, что это звучит грубо. Но даже если бы я и хотела ответить на его вопросы, я бы не смогла.
К счастью, он не обращает внимания. Он кладет оба кулака на стол и встает из-за стола.
– Я на минутку, – говорит он. – Подожди меня здесь, ладно? Хочешь еще воды? Или газировки?
– Нет, спасибо. – Я начинаю терять терпение.
Проходя к двери, он хлопает меня по плечу, как будто мы лучшие друзья. Или ему просто жалко меня. Он исчезает в коридоре, закрыв за собой дверь. Через стекло я вижу, как он подходит к тому рыжему копу и передает ему записку. Они обмениваются парой слов, впрочем, слишком тихо, чтобы я могла хоть что-то расслышать. Никто из них на меня не смотрит, и, как мне кажется, это не случайно. Через минуту оба удаляются по коридору, больше я их не вижу.
В офисе жарко. Вентилятор гоняет по комнате теплый воздух, отчего бумаги на столе у Эрнандеза слегка подрагивают. С каждой минутой мое нетерпение нарастает, превращаясь в беспокойство, подозрение, что что-то пошло не так, что Дара в беде и нужно все это остановить. Но Эрнандез все не возвращается. Я встаю, отодвигая стул, слишком взвинченная, чтобы спокойно сидеть.
Блокнот Эрнандеза, в котором он писал свои заметки, остался на столе. На верхнем листе отпечатались слова, которые он писал, сильно нажимая на ручку. Повинуясь внезапному импульсу, я хватаю блокнот, через плечо глядя в коридор, чтобы быть уверенной, что Эрнандез еще не вернулся.
По большей части там ничего непонятно, но я отчетливо вижу, как отпечаталась фраза «позвонить родителям» и ниже «срочно».
Внутри закипает гнев. Он не слушал. Он теряет время. Мои родители ничем не могут помочь – они ничего не знают.
Я бросаю блокнот и выскакиваю в коридор. В одном из кабинетов слышатся бормотание и телефонные трели. Эрнандеза нигде не видно. Но рядом с одной из дверей я замечаю женщину с огромной сумкой на одном плече, которую без труда узнаю. Секунда уходит на то, чтобы вспомнить ее имя. Марджи что-то там. Репортерша, которая писала про дело Мэдлин Сноу в «Шорлайн Вестник» и снимала репортажи для телевидения.
– Подождите! – кричу я, но она меня не слышит и продолжает шагать по коридору. – Подождите! – кричу я еще громче.
Сонный коп из соседнего стеклянного офиса бросает на меня подозрительный взгляд. Я продолжаю шагать.
– Пожалуйста, мне нужно с вами поговорить.
Она замирает, положив руку на ручку входной двери, за которой начинается парковка, и оборачивается, чтобы понять, кто кричал. Ей приходится отступить в сторону, чтобы пропустить копа, который входит в участок, толкая перед собой какого-то в стельку пьяного мужика. Он поднимает на меня глаза и рычит что-то нечленораздельное (кажется, «с Рождеством»), но коп заталкивает его в соседний коридор.
Я догоняю Марджи, задыхаясь. Наши отражения в стекле похожи на призраков: темные провалы глаз и белые безжизненные лица.
– Мы знакомы? – Она окидывает меня быстрым взглядом и вежливо улыбается.
Администратор за стойкой, которая провожала меня к Эрнандезу, внимательно следит за нами, и я поворачиваюсь к ней спиной.
– Нет, но я могу вам помочь. А вы можете помочь мне, – тихо отвечаю я.
Ее лицо не выражает никаких эмоций, ни удивления, ни заинтересованности.
– Помочь мне каким образом?
С минуту она изучает меня, будто решая, можно ли мне доверять. Затем кивает в сторону выхода, давая понять, что мне нужно выйти на улицу вслед за ней, подальше от проницательного взгляда администратора. На улице после спертого воздуха участка с запахом горелого кофе, алкогольных паров и отчаяния я чувствую облегчение.
Мы останавливаемся на обочине тротуара, и она деловито начинает меня расспрашивать:
– Сколько тебе лет?
