— Я, конечно, не лох, понял, что американец ушел налево. С концами.
— А мочалка? Тоже ушла налево?
— Мочалка — нет. Бурун ее сейчас ищет.
— Ищет?
— Да. Я так понял, после того как ее лоха Бурун убрал, у нее заработало очко. Сначала она несколько дней тихарилась в американском посольстве, Бурун посылал туда пацанов на тачке. Они ее стремили по нескольку часов, но так и не смогли подкнокать. А потом она оттуда, из посольства, куда-то слиняла. Затихарилась где-то так, что ее вообще никто не может найти. У Буруна есть свои люди в ментовской, так он их всех поставил на цирлы. Но даже менты нигде не могут ее найти, хотя ищут всюду. Бурун сейчас вообще на дыбы встал. Хочет, чтобы пацаны нашли эту мочалку.
— Он что, хочет ее замочить?
— Потом, после всего, он ее, конечно, замочит. Того, что случилось в кабаке в тот вечер, он ей никогда не простит. Но пока, как он мне сказал, он хочет получить на ней навар.
— В смысле?
— В смысле, захватить и взять выкуп.
— Выкуп с кого?
— С американцев. Она богатая телка, от мужа у нее остались большие бабки. Там пахнет не одним лимоном. Бурун ее возьмет, получит, сколько хочет. А потом кончит. Так он мне сказал.
— Понятно. Что-то еще про этот случай можешь сказать?
— Ну, Бурун сказал пацанам, чтобы водилу, который на своей тачке увез тогда мочалку и американца из «Шатра», убрали. Причем велел убрать этого водилу прямо на стоянке, перед кабаком. Его и убрали там. В его же тачке. Пустили пару маслят в бок — и кранты.
— Кто это сделал, знаешь?
Гудок покачал головой:
— Не интересовался. Мне еще водилой заниматься — своих дел хватает. Убрали и убрали, а кто — мне до балды.
— Понятно. — Несколько секунд Молчанов сидел, делая вид, что обдумывает услышанное. — Значит так: с тем, что меня просила узнать у тебя Марья Ивановна, все.
— А с чем не все? — Не услышав ответа, Гудок настороженно покосился: — А?
— Вот с чем — ты хочешь закалымить?
— Не понял. Что значит — закалымить?
— Это то значит, что мне нужно узнать одну вещь. За это я прямо сейчас, не отходя, плачу тебе пять косых зелени. Налом. Разъяснишь — бабки твои.
Гудок погладил баранку:
— И что я должен тебе разъяснить за эти пять косых?
— Да вообще-то пустяк, тебе сказать это мне, что два пальца об асфальт. А мне это нужно знать. Я, если захочу, и так узнаю. Но поскольку ты рядом и я знаю, ты можешь меня просветить, мы можем договориться.
— Ну ты даешь. — Гудок помолчал. — Пустяк, говоришь? И пять косых зелени?
— Да, пять косых зелени. — Молчанов расстегнул прикрепленную к брючному ремню сумку. Взяв за край, чуть высунул перетянутую резинкой пачку стодолларовых банкнот. — Вот пять косых, натурально. Взял специально для тебя. Поскольку знал, что с тобой встречаюсь и то, что мне нужно, ты знаешь. Думаю, мы договоримся.
— И что ты хочешь знать?
— Я хочу знать, где сейчас Моня. И что он делает. И почему он это делает.
— Моня?
— Да, Моня. Виталька Филимонов. Как я понимаю, ты должен о нем кое-что знать.
Несколько секунд Гудок раздумывал над ответом. Наконец сказал:
— Верно, должен.
— Только вот что, Гудок. Не думай, что я лох и дам тебе пять косых за лапшу. Начнешь вбивать болты, просеку сразу. И пяти косых ты не увидишь.
— Да понял я, понял. Только я сначала хотел бы посмотреть твои бабки. Может, это кукла.
— Нет вопросов. — Молчанов протянул пачку. — Смотри.
Взяв пачку, Гудок снял резинку. Насчитав ровно пятьдесят стодолларовых банкнот, снова сложил их в пачку. Кивнул:
— Значит, договор: я тебе говорю, где Моня и что он делает. И за это получаю эти пять косых. Так?
— Так. Только бабки пока снова замотай резинкой. И положи на сиденье между нами. Чтобы я был спокоен. Ты еще ничего мне не сказал.
Замотав пачку резинкой, Гудок положил ее на сиденье.
— Значит, тебя интересует Моня?
— Да, меня интересует Моня.
— Моня сейчас в Америке.
— Где в Америке?
— В Нью-Йорке.
— Просто в Нью-Йорке?
— В Нью-Йорке у него база, а так пойми, где он. Может, он мотается по всей Америке.
— Допустим, я хочу его найти — где искать?
— Если захочешь его найти, загляни в Нью-Йорке на Брайтон-Бич. Знаешь, что такое Брайтон-Бич?
— Знаю. Еще где?
— Еще есть такое место, Форт-Ли. Это рядом с Нью-Йорком. Он может быть там.
— Еще где?
— У меня есть наводка только на Брайтон-Бич и Форт-Ли. Других его хат не знаю.
— Понял. Моня сейчас в Америке сам по себе? Или как шестерка Буруна?
После некоторого колебания Гудок выдавил:
— Как шестерка Буруна.
— У него что, свое дело в Америке? У Мони?
— Да, свое дело.
— Замастыренное?
[4]
— Ну… считай, замастыренное.
— Какое?
— Своя компания.
— Какая?
— Длинное название. Ты можешь не запомнить.
— Ничего, запомню. Какая компания?
— «Нью-Инглэнд энерджи энд импрувмент».
— Еще что-нибудь про Моню можешь сказать?
— А что еще? Я вроде все сказал.
— С какими банками или компаниями эта Монина фирма связана, не знаешь?
— Не знаю. Насчет банков и прочего я с ним связи не держу. Знаю, что он в Америке, знаю, какая у него компания. И все.
— Хорошо, лады. — Молчанов помедлил. — Бери бабки, они твои.
Взяв пачку правой рукой, Гудок, нагнувшись, стал засовывать ее под сиденье. Делал он это подозрительно долго, причем его левая рука, которую Молчанов не видел, совершала еще какие-то движения. Сообразив наконец, что означают эти движения, Молчанов локтем левой руки резко поднял Гудка, придавив его к спинке сиденья, а правой подхватил спустившийся по рукаву «байярд». Прижал ствол к горлу делового:
— Не нужно трепыхаться, родной. Пустое.
Косясь на «байярд», Гудок захрипел:
— Ты что, ты что… ты что, сдурел? Что с тобой? Убери пушку…
Не отнимая ствола от горла Гудка, Молчанов оттянул предохранитель:
