Я наконец-то поняла его жгучее желание наказать убийцу родителей, пусть даже ценой жизни. А мне некого было винить. Кроме одного существа. Эда. Он не захотел помочь. Мог, но не захотел. Почему? Ведь был же с ним Ян — годами, веками. Была та медсестра из больницы. Почему? Эд поступил жестоко. Он всегда так поступал. Почему? Почему из всех людей на свете я выбрала того, кто может только причинять боль?
Иногда ночами, когда я не различала грани между сном и явью, мне казалось, что Эд подходит к кровати, присаживается на краешек, гладит меня по голове и молчит. Иногда я ощущала прохладу его губ. Но когда открывала глаза — его не было. Был Кир, тихий и печальный. Отключенный мобильный. Короткие звонки родным, чтобы убедиться, что с ними все в порядке — и снова отбой.
Единственное, что запомнилось, — визит Тимки. Он пришел после девяти дней. Звонил в двери до одурения, пока я не открыла. Кира как раз не было — ушел пополнить наши запасы, пока я не умерла с голоду.
— Аля. — Тим ворвался в квартиру, принося морозную свежесть. — Аль, я только узнал. Прости, что не раньше…
Он сгреб меня в охапку, и я разревелась. Во весь голос, навзрыд. Кричала что-то — потом не помнила что. Тим усадил меня на диван, обнимал за плечи и уговаривал, как маленькую, что все будет хорошо. А я вторила, что не будет, никогда не будет, потому что Эд отказался помочь. Тимка сказал, что никто не может воскрешать мертвых. Но я была уверена: Эд может. Он помог Артему, он всесилен. Тимка смотрел на меня, как на сумасшедшую. В те дни я, наверное, и была сумасшедшей.
Потом пришел Кир. И заставил Тима уйти.
— Аля, — тряс он меня за плечи, — Аля, чего хотел этот тип?
Но разве я его слышала? Я отходила от истерики и понимала, что мне стало легче. Хоть немного, но легче.
Утром голова напоминала осиное гнездо. Осы гудели, жалили, почему-то рычали. Но вернулась способность мыслить здраво. И мне не понравилось то, что я помнила. Первым делом привела себя в порядок. Отражение в зеркале пугало, потому что на меня глядело всклокоченное существо с синяками под глазами, спутанными волосами и странным цветом лица. Когда девушка в зеркале начала хоть немного напоминать меня настоящую, оделась и собрала сумку. Занятия в универе шли полным ходом. Меня так просто отчислят.
Кир появился в дверях комнаты.
— Рад видеть, что тебе лучше.
— Не особо лучше, — пробормотала я. — Но надо как-то… жить.
— Первая здравая мысль за две недели. Ты в универ?
— Да, попытаюсь немного поучиться, — заторможенно кивнула.
— Вот и отлично. Если что, я рядом. Зови.
Было важно знать, что он действительно рядом. В отличие от тех, кто забыл о моем существовании. В отличие от Эда. Странно. То до сумасшествия хотелось его увидеть, то, наоборот, не видеть никогда.
На парах я, конечно, почти ничего не слушала. Мысли были далеко. Постоянно ловила на себе чужие взгляды — сочувствующие, заинтересованные, любопытные. Чужое горе почему-то многих привлекает. Но какое мне дело? После занятий поплелась к дому. Пешком. Хотелось просто идти по улице, смотреть на истоптанный снег и ни о чем не думать. Хуже всего получалось именно последнее — не думать.
Дома разделась как машина и нырнула в тепло своей гостиной-спальни. Кир тут же оказался рядом.
— Ты молодец, — ласково потрепал меня по волосам. — Поверь, время лечит.
— В моем случае — калечит. — Где-то слышала такую фразу. Где и когда?
— Не злись, — вздохнул Кир. — Думаешь, ему легче?
— Ему-то? — В сердце опять всколыхнулась ненависть. — Ему легче. Он, в отличие от меня, никого не терял. И никого не любит. Потому что он — не человек.
— Эд любит тебя, — безуспешно пытался достучаться до меня Кир. — Рано или поздно ты его поймешь.
— Никогда не пойму и никогда не прощу, — отвернулась от Кира. — Можно тебя попросить? Прогуляйся немного. Хочу побыть одна. Только не так, как всегда — исчез, а сам тут.
— Ладно.
Кир пошел к двери, чтобы я видела, как он ее за собой запирает. Можно подумать, через стены пройти не может. Все-таки почти призрак. Почти… Даже его Эд держит в этом мире. Помогает кому угодно, только не мне.
Прошла на кухню и заварила чай. Крепкий, горький. Вкус напоминал, что я еще жива. Есть не хотелось, только пить. Когда раздался звонок в дверь, подумала, что Кир вернулся слишком быстро. Но на пороге стоял Тим.
— А, это ты, — впустила его в коридор. — Проходи. Извини, у меня такой бардак.
— Тебе лучше?
Тимка внимательно вглядывался в лицо, словно надеялся прочесть ответ.
— Лучше, — кивнула я. — Хотя бы помню месяц и день.
— Аль, я поговорить хотел.
Тим сел на незастеленный диван, и мне стало стыдно. Во что превратилась моя квартира? Присела рядышком.
— Слушаю.
— Ты вчера говорила… много странного. Я тут наткнулся на одну занятную вещицу. Думаю, тебе бы пригодилась. Защищает от злых духов.
Даже улыбнулась. Тимка что, решил меня от духов защищать? Нет, Тимочка, все куда сложнее. Но руку за подарком протянула. Не обижать же человека.
В ладонь опустился небольшой медальон. Он переливался, словно на солнце. Удивительная вещь. Я любовалась играющими на крышке бликами. Интересно, что внутри? Щелкнула замочком — и ослепла от яркого света. Сильно заболела голова. Мгновение спустя я уже ничего не видела и не слышала.
Эонард
Никогда еще быстротечные земные дни не казались мне такими длинными. Словно вместо двадцати четырех часов в них вдруг стало сотни, тысячи. Бесконечная пытка — сидеть и считать минуты. Потому что ничего другого я не мог. В клубе бурлила жизнь. Я нанял нового управляющего, одного из старых должников, и он вовсю взялся за работу. Мне же не хотелось никого видеть.
Одиночество. Такое глупое человеческое слово. Пять слогов, одиннадцать букв. А оказалось, в него можно заключить весь мир. Никогда не задумывался, что оно обозначает. Как и другие эмоции. Радость, грусть. Когда я впервые очутился в человеческом теле, думал, сойду с ума от водоворота ощущений. Потом привык, научился контролировать — и забыл о них. А сейчас вдруг вспомнил, что чувства — есть. Что для людей нормально злиться, надеяться, обижаться, любить.
Любить… Никогда не понимал, как можно настолько потерять голову. Со стороны любовь напоминала болезнь, умопомешательство. Ян говорил, что люди счастливы, когда влюблены. Он солгал. Я не чувствовал себя счастливым. Наоборот. Это груз, который давит и давит на плечи. Камень, с которым приходится преодолевать барьеры и преграды. Хочется крушить и ломать. Потом вдруг приходит апатия, и весь мир кажется блеклым пятном на лике вечности. Невообразимо глупо. Невозможно выбраться из водоворота. Меня затягивает на дно. Впервые за сотни лет.
