Просторное помещение из кирпича было уставлено металлическими винными стеллажами, верхние ряды бутылок потускнели от пыли.
Рядом с мольбертом стоял американский проигрыватель компакт-дисков, тут же расположились комплект немецких кухонных ножей, коробки с марлей и повязками. С потолка винного погреба на продетых под мышками цепях – глаза Летти округлились – свисала Дафна.
Вдруг безжизненное тело шевельнулось и издало низкий воющий звук.
Это была не Дафна.
Летти узнала удушающие руки, вытатуированные на шее Арнольда Лебрека, – он тяжело поднял голову и уставился на Летти, а потом – на что-то у нее за спиной.
Она обмерла.
Заставила себя обернуться.
В пяти шагах от нее стояла Дафна, на ней – вымазанный кровью черный резиновый фартук и белая хирургическая маска; черные волосы прихвачены лентой, несколько прядей спадают на плечи.
Прямо в лицо Летти смотрело дуло «помповика», и что-то в этом черном отверстии навело ее на псевдофилософские мысли о смысле жизни. Больше не надо будет себя ненавидеть, избегать зеркала, слушать, как отец шепотом велит ей спать, читать книги о том, как научиться любить себя или стремиться стать кем-то, кем ты не можешь стать из-за своего ДНК… Из ружья на нее смотрела жуткая смерть, и не потому, что Летти была плохим человеком, а потому, что не пожелала быть еще хуже.
Летти среагировала быстро.
– Слава богу. Вы целы.
– Что вы здесь делаете? – спросила Дафна сквозь маску.
– Хотела проверить, всё ли с вами в порядке. Я натолкнулась на Чейза…
– И что он вам сказал? Я велела ему оставить меня наедине с Арнольдом на неделю, а потом я исчезну из его жизни.
– Он ничего мне не рассказал, Дафна. Поэтому я и приехала. Удостовериться, что у вас все хорошо.
Арнольд застонал, дернулся и, подобно маятнику, закачался взад-вперед над широким дренажным отверстием в полу.
– Этот человек собирался меня убить, – сказала Дафна.
– Я знаю, милая. Я вас спасла. Помните? – Запах разил наповал. Глаза у Летти начали слезиться, в желудке защипало. – Ну, я вижу, что вы целы и невредимы, так что я смываюсь, а вы уж…
– Зря вы вернулись.
– Я ничего не могла найти в газетах про вашего мужа или Арнольда. Стало тревожно, и я подумала: вдруг после моего отъезда в воскресенье с вами что-то случилось?
Дафна просто смотрела на нее. Шевелилась только белая маска. Наконец она сказала:
– Вы думаете, то, что я сейчас делаю…
– Нет, нет. Я не собираюсь вас… Этот человек хотел вас убить. Он получает по заслугам. Только подумать, сколько людей он убил за деньги…
– Вы мою картину видели?
– М-м-м… да.
– И что скажете?
– Что скажу?
– Она вам нравится?
– О да. Она… заставляет задуматься, и…
– Частично портрет Арнольда нарисован из самого Арнольда.
От тяжести ружья плечи Дафны чуть опустились, дуло оказалось на уровне горла Летти.
– Я спасла вам жизнь, – сказала Летти.
– Я помню, что сказала тогда. Я никогда этого не забуду. Идите в винный погреб. Оттолкните Арнольда и встаньте над дренажной ямой.
– Дафна…
– С вами будет приятно иметь дело.
Правой рукой Летти вцепилась в молнию своего любимейшего трофея – клетчатой кожаной сумочки от «Шанель», которую она украла в Нью-Йорке, в отеле «Гранд Хайятт». В «Саксе» на Пятой авеню такая стоит три с половиной тысячи баксов.
– Уберите оттуда руку.
– Мобильник вибрирует.
– Дайте его сюда.
Летти расстегнула молнию, левой рукой вытащила мобильник, а правой позволила соскользнуть в сумочку. Под дулом «помповика» и не так задергаешься.
– Вот, – сказала она и бросила телефон Дафне, и пока мобильник описывал в воздухе дугу, правой рукой нащупала «Беретту» и большим пальцем сняла предохранитель.
И в ту секунду, когда Дафна поймала телефон, спустила курок.
Заряд из «помповика» бабахнул в потолок, вниз посыпалась желтоватая кирпичная крошка, а Дафну откинуло к стене; из дырки в ее горле потекла тонкая струйка крови.
Летти вытащила пистолет – какой смысл портить сумочку дальше? – и три раза выстрелила Дафне в грудь.
Ружье и телефон со стуком упали на известковый пол, и Дафна сползла вниз, осела у стены. Из-под резинового фартука, словно ее откачивали маленьким насосом, потекла кровь, и по мере затухания сердца эти импульсы увеличивались. Она вцепилась в горло, но силы или воля оставили ее через десять секунд; глаза уже зияли пустотой. Летти ногой отшвырнула ружье к стиральной машине и подошла к краю винного погреба, дыша ртом: к вони примешался запах пороха.
Она взглянула на Арнольда.
– Я вызову тебе «Скорую».
Он мотнул головой в сторону ее пистолета.
– Хочешь, чтобы меня… – И испустил долгий и тихий стон – печальный, безысходный, потусторонний.
– Арни, – сказала Летти, поднимая «Беретту», – мне кажется, даже ты этого не заслуживаешь.
10
Летти спустилась по длинной подъездной дорожке к «Тойоте». Дождь прекратился, облака потихоньку расползались, в южном небе уже появились тусклые звезды, кусочек луны слушал пение ночной птицы. На короткое мгновение ее сердце порадовалось прекрасному, но тут же пришла сокрушительная мысль: в мире столько красоты, а ей за свои тридцать шесть лет так редко удавалось к этой красоте прикоснуться…
Сойдя с подъездной дорожки, Летти вытащила из безнадежно испорченной сумочки телефон, несколько секунд поискала номер Чейза Рошфора, но потом отключила аппарат. На сегодня она сделала достаточно. Куда более чем достаточно.
Пискнула сигнализация, Летти открыла машину, включила фары – и два световых цилиндра пронзили остатки висевшего в тупике тумана. Она села поудобнее, включила двигатель и помчалась от дома, от жизней, которые ее больше не заботили. В груди ее что-то привычно нарастало; это она собиралась с силами – как в первую ночь очередной отсидки, когда весь воздух в камере был пронизан одиночеством.
И Летти обещала себе: никогда больше она не будет хорошей.
Она будет только жестче, сильнее, вернее – и будет раз и навсегда жить в мире с собой, прекрасной и плюющей на законы.
Послесловие Блейка Крауча к «Чужой боли»
«Чужая боль» – это рассказ о Летти Добеш, который достаточно близко совпадает с пилотным эпизодом телесериала «Хорошее поведение». Он более или менее основан на том, что вы только что прочитали, за исключением нескольких ключевых изменений.
