Эта яхта.
То, что ей предстоит.
Выпавшая на ее долю жизнь.
7
Море вблизи острова Фитча оказалось мелким. Пристань уходила от берега на семьдесят метров, только там глубина была достаточной для швартовки.
Вслед за Джеймсом Летти вышла из салона на корму.
На последней доске пристани стоял высокий худощавый мужчина. Он бросал в море наживку для ловли рыбы, на ветру развевались седые волосы. Белая рубашка с длинными рукавами была расстегнута до грудной клетки. Белые брюки от «Докерс». Кожаные сандалии. Отличный загар. Завидев Летти, он сполоснул руки под краном, что был установлен у самого края причала, и вытер их полотенцем. Затем подался вперед, взял ее за руку и вытянул на пристань. Он оказался еще выше, чем ей показалось с первого взгляда. Где-то метр восемьдесят пять, а то и под метр девяносто. От него пахло экзотическими духами – сандал, специи, жасмин, лайм, деньги.
Мужчина не отпускал ее руку. Пальцы прохладные, влажные, даже шелковистые.
– Добро пожаловать на Сансет-Ки, Селена. Пожалуйста, зовите меня Джонни.
В голосе она уловила техасские, хотя и не начальственные, нотки. Хьюстонская растяжка, сдобренная качественным образованием. Летти глянула ему в лицо. Гладко выбрит. Без очков. Идеальные зубы. Шестьдесят семь никогда не дашь.
– Как здесь красиво, Джонни, – сказала она.
– Мне тоже так кажется. Но эта красота меркнет рядом с вашей. Отбились от своих…
Летти перевела глаза туда, куда он бросал корм, и увидела, как воду разрезают серые плавники.
– Песчаные акулы, – сказал Фитч. – Не беспокойтесь. Абсолютно безвредные. В рифах им спокойнее. Мама и детеныши.
Он снова предложил ей руку. Они прошли по длинному причалу. Над заостренными дубами, какие росли на всем острове, просматривался купол дома. Если верить карте и словам Хавьера, там и располагался рабочий офис Фитча.
– Как прокатились? – спросил Джонни.
– Отлично. Ваша яхта – просто супер.
– Последствия кризиса среднего возраста, как говорят некоторые.
Летти оглянулась через плечо. Джеймс и безымянный водитель шли следом на почтительном расстоянии.
– О них можете больше не думать, – сказал Фитч. – Знаю, Джеймс вас обыскал, и прошу прощения за это варварское вторжение, но тут ничего не поделаешь.
– Ладно, ничего страшного.
– Теперь вы моя гостья.
– Рада это слышать, – сказала Летти. – Вы давно живете здесь?
– В прошлой жизни я по большей части обитал в Хьюстоне. Еще было зимнее гнездышко в Аспене. Квартира на Манхэттене. Разумеется, сейчас все это ушло. Но лет двадцать назад я купил этот риф – тогда здесь было четырнадцать акров чистейшего рая. Сам спроектировал дом. Его я всегда любил больше других. Вид на океан из каждой комнаты.
Они ступили на берег. Их ждал мужчина лет пятидесяти, в зеленоватых брюках и обычной рубашке с короткими рукавами.
– Селена, это Мануэль, мой комендант и домоправитель. Он со мной уже… сколько лет, Мануэль?
– С того дня, как вы купили этот остров. Живу здесь двадцать два года.
– Прежде чем пойдем в дом, – сказал Фитч, – предлагаю прогуляться по пляжу.
Он скинул сандалии.
Мануэль повернулся к Летти.
– Если отдадите свои туфли, я занесу их в дом.
Она наклонилась и расстегнула свои лодочки. Вышла из них, подобрала и протянула Мануэлю.
– Сумочка?
– Пусть будет при мне.
– Спасибо, Мануэль, – сказал Фитч.
– Конечно, сэр.
– Ты поедешь в Ки-Уэст вместе с Энджи?
– Да, я поеду с ней.
– Спасибо тебе, старый друг.
Летти и Фитч пошли босиком по насыпному пляжу.
– Мануэль приплыл сюда на плоту. Половина из них тогда погибло. Всю свою зарплату отсылает в Гавану. Достойный человек. Преданный. Начиная с завтрашнего дня ему больше никогда не надо будет работать. Он еще об этом не знает.
Песок был мягкий, ярко-белый и еще теплый от лучей солнца. Стоял полный штиль, никаких волн. И никаких судов в зоне слышимости. Слух улавливал разве что шелест листьев, пение птицы где-то в глубине острова – и это почти все. Вода искрилась яркой зеленью.
Фитч поднял ракушку, на которую едва не наступила Летти.
– Как-то на этом берегу, – сказал он, – я подобрал ракушку, которую занесло сюда полуденным приливом. Всего-навсего белая раковина из моря, но она пробудила во мне приятные воспоминания. О другом береге, где водятся ракушки поярче, где я стоял между волнорезами и был не один…
– Как чудесно, – сказала Летти.
Они шли вдоль берега. Казалось, с каждой секундой солнце растворяется, его свечение окрашивает далекие рифы облаков.
– Поэтому я и выбрал эти края, – сказал Фитч. – Нигде в мире больше нет таких закатов. Ага, пришли.
Они оказались у оконечности острова. На песке, в тени кокосовой пальмы, их ждали два кресла ручной работы. Они были развернуты на запад, между ними стояли ведерко со льдом и небольшой деревянный короб.
Летти и Фитч по песку подошли к креслам. Закат разлился по горизонту, походя на кряжи оранжевых гор. Ветра не было. Поверхность воды – неподвижное стекло.
Летти взглянула на короб. Наверху стоял штамп:
Heidsieck & C Monopole
Gout Americain
Vintage 1907
№ 1931
Из ведерка со льдом Фитч достал бутылку без этикетки. Посмотрел сквозь нее на угасающий свет. Бутылка была зеленая, истертая. Он взялся ее открывать.
– Не простая бутылка, – сказала Летти. – Со своим коробом.
– Эту бутылку везли семье русского царя, но судно торпедировали немцы. Какими были последние мысли этих молодых моряков? Всего полчаса… Они знали, что жить им еще полчаса и отвести смерть они не могут. Оставалось только ждать, смотреть, как утекают последние минуты…
– В каком году это было?
– В тысяча девятьсот шестнадцатом. Урожай седьмого года, значит…
– Этому вину сто девять лет? – Он кивнул. – О господи…
– Его нашли на затонувшем корабле восемнадцать лет назад. Бутылки прекрасно сохранились на дне океана. Оказалось, это вино – не просто редкость и представляет собой историческую ценность, оно еще и хорошо на вкус. Я купил одну бутылку для особого случая. Думаю, сегодняшний вечер – как раз такой случай. Достаньте бокалы, пожалуйста.
Летти сунула руку в короб и извлекла оттуда два хрустальных фужера для шампанского.
– Давайте, спрашивайте, – сказал Фитч, вынимая пробку.
